Агнец на заклание - стр. 8
Джуд Грегорян и Верити Бердвуд. Одно имечко чуднее другого! Откуда такие? Трев продиктовал их Розали по буквам. Потом заставил ее прочитать, будто без этого никак нельзя. Розали справилась только с четвертой или пятой попытки. Цикаде Бейкеру плевать на то, как их там зовут, лишь бы по счету заплатили. Мать расстроилась. Она-то ждала, что Трев поживет в старом доме с ней, Чудиком, Розали и детьми. Хотя бы недолго. Но, похоже, поняла, почему он так решил.
– Тянет его на прежнее место после стольких лет, – вздохнула мать. – Вот такие они. И отец ваш был таким. Сами знаете, как бывает, когда возвращается Бретт. Спать в дом его не загонишь. Ему бы в свой прежний угол на веранде. Хотя там москиты. Его место, и точка. Только это и помнит.
Розали сказала, что все равно не понимает, как Трев решился на подобное. Ее от одной только мысли о хибарке выворачивает наизнанку. Вместе с матерью ей пришлось наводить там порядок, когда уехали копы. И с тех пор больше ноги ее там не было. Как и ноги Кита. Обычно крови он не боялся. Ему случалось резать ягнят, сразу по много голов. Не только резать, но и свежевать туши, и потрошить. Одно время Кит даже работал на скотобойне, когда был женат. Ивонн заставила, пристала как с ножом к горлу. Говорила, ей обрыдло сидеть на пособии по безработице. Осточертело жить в старом доме с матерью и остальными. В общем, пару месяцев Кит проработал по колено в крови и кишках. Против этого он не возражал, лишь бы его каждый день не поливали дерьмом. Если бы им не помыкал как хотел брюхастый мерзавец, который ни в грош его не ставил. А в остальном работа как работа, бывает и хуже. Ну, ягнята умирают. Вонь, шум. Кровь ручьем льется с ободранных туш ему на сапоги. Для этого и растят скот. Просто работа.
Но Дафна, лежавшая с проломленной головой на полу кухни, и кровь, вязкая лужа, медленно впитывавшаяся в старые половицы… нет, это совсем другое. Трев тоже видел все это. И все-таки решил вернуться. Снова жить в хибарке. Будто ничего и не произошло.
Тревор всегда был злым и резким, словно при рождении ему досталась вся жесткость, а его сестре-близняшке Розали – мягкость. Вот и сейчас она сидит таращится на реку, точно впервые видит ее. Вечно она витает в облаках, эта Розали. Непонятно, как вообще забеременеть умудрилась. Да еще дважды. И оба ребенка у нее – безотцовщина. Может, отцы у них и были, только Розали даже их имена не смогла назвать. Лили как-то сказала, что Розали, наверное, даже не помнит, кто ее обрюхатил. Небось оба раза все продрыхла.
Вспомнив об этом, Кит усмехнулся. А тогда чуть не вспылил. Кто дал Лили право оскорблять его сестру? Да, умом она обижена, зато сердце у нее золотое.
– Надо было нам все это время жить в хибарке, – продолжала Лили, встряхивая головой так, что крошечные золотые крестики, свисавшие с мочек ее ушей, заплясали, касаясь края нижней челюсти. Она всегда трясла головой, когда злилась. – Нужно было приказать этой жирной корове, твоей матери, чтобы заткнула пасть. Сказал бы, что мы переезжаем, и дело с концом. Мы могли бы устроиться там. Обжиться.
– Поздно уже, – проворчал Кит.
– Почему? Можно и сегодня въехать, пока не объявился Тревор. А что он сделает – выкинет нас?