Агент Иван Жилин - стр. 22
– У меня много друзей, – согласился я. – И все, как на подбор, ученики Строгова. Итак, ты о чем-то хотел попросить меня?
Мальчик помялся секунду-другую, зачем-то оглянувшись на свою книгу, смирно лежащую на стуле, и сказал:
– Простите, но я, пожалуй… В общем, ерунда все это.
– Ну, тогда расскажи мне, кто вон та пухлая пенсионерка в кружевных тапочках, которая перепутала спортзал с клубом для одиноких дам?
Он посмотрел.
– Честно говоря, не знаю, как ее зовут.
– Боюсь, конфуз может получиться, потому что мы с ней где-то уже встречались, – объяснил я ситуацию. – Пожилые дамы так обидчивы. Она кто, местная?
– Она, кажется, из Австрии, – сказал коридорный. – С дочерью здесь отдыхает.
– С дочерью! – обрадовался я. – Надеюсь, мы соседи? Они тоже с двенадцатого?
Мальчик остро взглянул на меня и сразу отвел взгляд. Наверное, заподозрил вдруг, что мои расспросы имеют другую, неназванную цель. И, наверное, с ужасом подумал, как и все они тут, правдивые и правильные, что писатель Жилин – отнюдь не только писатель. Ну и пусть его.
– Я не знаю, с какого они этажа, – вежливо ответил он.
Двери лифта, всхлипнув, раскрылись. Выкатилась кругленькая женщина, затянутая в красно-голубую гостиничную униформу. В руках ее был роскошный букет желтых лилий. Окинув меня взглядом, полным кокетливого интереса, она неожиданно остановилась.
– Это вы? – восторженно спросила она.
– А как бы вам хотелось? – не сплоховал я.
– Вас показывали в новостях.
Я повернулся к коридорному.
– Спасибо за все, дружок, но мне пора. Ты уж извини, что я так и не вспомнил, где мы с тобой раньше встречались.
Он промолчал, ничего не ответил, он подождал, пока я войду в кабину лифта, и только потом уселся на свой стул, положив на колени Шпенглера, том номер два.
– Меня зовут Кони, – успела сообщить женщина, прежде чем двери сомкнулись.
Я вознесся на два этажа выше, в номер Славина…
Братья-писатели, похоже, не скучали. На журнальном столике, и под столиком, и на подоконнике, и на ковре под ногами теснились бутылки разных форм, размеров и расцветок. Кремлевская стена. Великая китайская стена. И все были откупорены, опробованы, но ни одна не допита даже до половины. Пахло кислым – в гостиной явно что-то проливали. Еще пахло консервированной ветчиной. Вскрытая банка стояла здесь же, на столике, выставив напоказ аппетитные розовые внутренности, с воткнутой в самое сердце пластиковой ложечкой. Одна из разинутых дверей вела в спальню – к несобранной постели, к мятым простыням и раскиданной одежде… Неряшливость как известно, это признак постоянной концентрации на чем-то гораздо более существенном, чем ничтожные подробности окружающего мира. Евгений Славин в этом смысле приближался к просветленным йогам. В смысле концентрации, естественно. И я с сожалением подумал, стараясь не озираться, что никогда мне не быть похожим на настоящего писателя. По крайней мере в быту. Потому что привычки бывшего межпланетника – они как животные рефлексы, не дающие особи погибнуть, с ними не поспоришь. Никакой алкоголь не поможет, сколько ни пей.
– О, еще один классик, – сказал Славин, подняв на меня тусклый взгляд. Похоже, хозяин номера был и в самом деле трезв, несмотря на бутылки. Чудеса.
– Здравствуйте, – встал Банев, приветливо улыбаясь. Болгарин был высок, черен и носат – настоящий южный красавец.