Агасфер. Чужое лицо - стр. 35
И с товарками по тюремному пароходу отношения не складывались. Она открыто презирала этих недалеких бабенок, в основном мужеубийц или поджигательниц, охотно раздвигающими ноги перед матросней за жалкие полтинники. Да еще и с шуточками, прибауточками, скабрезностями в адрес «лентяев» или «неумех». Она не осуждала их вслух – но ведь женщины очень чутки на отношения! И товарки платили ей той же монетой – презрением.
Когда шальная волна – вот удивительно, даже порой во время полного штиля – неожиданно захлестывала распахнутые по случаю жары иллюминаторы и начинала плескаться чуть ли не под коленями, эти плебейки заставляли вычерпывать воду и ее, Соньку. Когда это произошло впервые, мадам Блювштейн лишь отвернулась, грубо, по-мужски выругав «мокрощелок». Однако тут же получила увесистый удар черпаком по голове.
– А ну-ка, еще раз скажи, что не будешь убираться вместе со всеми! – яростно подступила к ней здоровенная бабища.
Сонька умела быстро ориентироваться. И мгновенно сообразила, что одной против сотни разъяренных женщин ей не устоять. Забьют, изуродуют, а матросики только посмеются над гордой аристократкой. Не говоря ни слова, она встала, взяла черпак и принялась вместе со всеми вычерпывать воду.
Однажды ее грубо растолкали ночью. Сонька соскочила со своей шконки с черпаком в руках и услышала презрительный смех.
– Смотрите, бабоньки, фря-то наша совсем умом тронулась: и спит с черпаком! Иди, аристократка, человек тебя сурьезный к решетке кличет!
– Неужели этому сурьезному человеку вас, б…ей подзаборных, мало? Не пойду! – и Сонька решительно полезла на свою шконку.
– Гляди, не проторгуйся, девонька! – опять захохотали бабы. – Нужна ты ему больно со своими обвислыми цыцками! Дело у Семы Блохи к тебе какое-то!
«Ивана» Сему по кличке Блоха Сонька знала. И слышала о нем много: такой, коли захочет, любую молодку мигом и безо всяких полтинников на карачки поставит. Коли зовет такой, надо идти…
Сонька, хоть и спала голой, как все, накинула халат, и, обходя сопящие парочки, направилась к решетке, разделяющей левый отсек трюма надвое.
Сему Блоху она заметила не сразу: раскачивающиеся под коридорным потолком фонари рассыпали повсюду причудливые тени. А Блоха сидел в уголке, только прищуренные глаза посверкивали в полутьме.
– Ну, здравствуй, Софья! Садись-ка рядом, разговор сурьезный к тебе имею!
Помолчав, Сема Блоха удивленно покрутил головой:
– Скажи мне кто лет этак пять назад, что с бабой по самому что ни на есть мужскому делу советоваться стану – плевка бы пожалел на того человека!
– Ну и не советуйся, – фыркнула Сонька. – Я тебя не заставляю…
– Не дерзи! Такое ценить надо! Ты, говорят, женщина головастая, пятерым мужикам в сообразительности фору дашь. И «масть» у тебя недаром в нашем деле наивысшая. Я вот, например, простой вор. А ты на высшей ступени – аферистка! Образованная, несколько языков знаешь, в любом обществе своей выглядишь…
– Сема, ты меня ведь не за комплиментами ночью поднял, а? Наши «мокрощелки» и так своими воплями спать не дают. Позвал советоваться – советуйся, а не тушуйся!
– Ладно… Ну, предупреждать тебя насчет язычка короткого даже не буду – само собой! Должна знать, как каторга с такими поступает. А дело у меня вот какое: подумали-помыслили мы с товарищами и решили захватить кораблик наш, «Ярославль». Что скажешь, Софья?