Афганский вальс - стр. 27

Когда я уже успела обрядиться в пальто, в переодевалку заглянул Игорь. Кивком головы указал мне на дверь в коридор.

- С тебя, - назвал сумму, от которой мои глаза полезли на лоб. Добавил: - Это с процентами. Отдашь в конце месяца. Если не сможешь, во второй раз сумма снова удвоится.

- Почему удвоится? – пролепетала я.

- Таковы законы рынка, - ухмыльнулся постановщик. – Ты ведь не подумала, что я «за спасибо» с тобой стану возиться и бабло в твои шмотки вбухивать?

В этот момент я не думала ни о чем. Только о долге, который так неосмотрительно на себя повесила. А с другой стороны, разве у меня был выбор? Момент, когда какой-то ушлёпок сорвет с меня «анжелику» или, что вполне допустимо, тоненькие трусики-слипы был делом времени. А вот это спортивное, но вполне сексуальное, с моей, конечно, точки зрения, белье, содрать не так-то просто.

«Значит, нужно улучшить танец так, чтобы на непривычное белье перестали обращать внимание!» - думала я, шагая к автобусной остановке. – «Нужно завтра же сказать Игорёхе, что нуждаюсь в его помощи в доработке выступления».

С этими мыслями я впрыгнула в готовый к отправлению автобус, который повез меня домой.

10. Глава десятая

С Игорем я расплатилась к концу первого месяца. Мой бюджет не мог себе позволить удвоения долга, хотя, если честно, зарабатывала я неплохо.

Как и предрекал Игорёха, к моему внешнему виду привыкли и даже стали считать некой изюминкой программы вот такую стриптизершу, на которой вместо стрингов боксеры. Уже никто не требовал выставить напоказ сиськи и всякий раз, когда я наклонялась, чтобы подхватить с края сцены элемент костюма, в вырез спортивного бюстье вкладывали и вкладывали купюры по окончании моего выступления.

Почувствовав свободу от висевшего над головой долга, я посчитала, что смогу наконец-то забрать маму с рынка.

Ну а что?! Сколько она может ложиться под ненавистного Ашотку?!

- Никуда я не уйду, - вздохнула мама. – Выброси эту дурь из головы.

- Но почему?! – смириться с тем, что мой великодушный поступок будет отвергнут, оказалось не так-то просто.

- Да потому что неизвестно, сколько ты пропляшешь в этом своем клубе! – родительница сгребла со стола купюры, которые я с гордостью выложила перед нею. – Пусть будет заначка для тебя, - объяснила свои действия.

- Мам, но ведь ты ненавидишь и рынок, и своего работодателя! – я не оставляла надежды настоять на своем.

- Ну и что с того? – пожала плечами мама. – Ты думаешь, что каждая, кто становится за прилавок утром, ну вот прям обожает свою работу? – я молчала, уставившись на маму, решившую «объяснить, что к чему». – Так вот, вынуждена разочаровать тебя, дочь моя. Ни одна из тех, кто сейчас пашет на Ашота, не родилась рыночной торговкой. У каждой еще несколько лет назад была совсем другая работа. И ни одна из нас не виновата в том, что закрыли завод, на котором раньше трудилась, расформировали институт, в котором раньше преподавала.

- Но Ашотка! – взвыла я. – Он же вас… - умолкла, не закончив фразу.

- А что «он нас»? – удивилась мама. – Не насилует же. Сами согласились. И откажись я или другая, на наше место найдется десяток более сговорчивых, - встала из-за стола, считая, что все объяснила.

Думаю, будет лишним упоминание о том, что я так и не сказала маме, в чем заключается моя «работа». Что это не просто концертный номер, а стриптиз, услышав о котором скривит рожу та же «ашоткина подстилка», даже если не имеет представления о том, что это такое в принципе – осудит. Потому как у обывателя, гражданина бывшего совка, сложилась твердая уверенность, что стриптизерша и проститутка слова синонимы.