Афганский тюльпан - стр. 26
Филатов, двигая очередную лавочку, которая казалась ему чугунной, с завистью смотрел на сцену (столовая совмещала ещё и функции актового зала, в ней был даже занавес). Ему очень хотелось быть более значимой частью процесса, сидеть рядом со Славой и разглядывать кассеты, которые он принёс из дома вместе с удлинителями.
Откуда у него оказалось столько танцевальной музыки, к которой Слава относился крайне высокомерно и насмешливо, он им не говорил. Но по коробочкам Миша и остальные ребята поняли, что родина всех кассет – Германия. Парень перед переездом на родину запасся там музыкой на любой вкус.
Постепенно зал превратился в танцплощадку. В нём стало больше эха, пацаны ходили и ухали, как совы, в углах столовой, удивляясь тому, как преобразился звук. Никто из них тогда особо не задумывался, что эхо – первый враг дискотек. Им всё было интересно, они ждали, когда Слава включит хоть что-нибудь, чтобы послушать, каково это – лупить громкой музыкой в школе, где никогда нельзя было шуметь.
Музыка не заставила ждать. Для проверки звука Слава поставил свою любимую «Металлику». Где-то что-то сразу засвистело, зазвенело, в одном углу слышался только голос, в другом – только гул барабанов, мальчишки пожимали плечами и жестом показывали, что происходит какая-то фигня.
Слава встал по центру напротив сцены, глубокомысленно сложив руки на груди и нахмурив брови. «Металлика» сегодня была явно не от слова «металл». Её звук метался по залу и никак не мог превратиться во что-то понятное и близкое ушам и сердцу. Военрук, примерявший в дверях столовой повязку со словом «Дежурный», с недоверием посмотрел на мальчишку, который переводил взгляд с одной колонки на другую, шевелил губами, делал непонятные жесты руками, оборачивался на зал, а потом всё-таки пошёл к магнитофонам и выключил их.
– Шторы, – крикнул он в зал. – Толстые шторы. Бархат. Тут звук гаснет. А там, – он показал на противоположную стену, – всё отражается, гуляет. Накладывается, короче, – произнёс он напоследок, напустив туману.
Мальчишки, подойдя к сцене, покачали головой, соглашаясь, потому что другого объяснения у них всё равно не было.
– И что делать? – спросил Филатов.
– Фиг знает, – сунув руки в карманы, Слава задумался. – Может, просто потише. А может, шторы надо открыть.
Открыли. Зазвучало немного получше. Но стало понятно, что превратить столовую в городскую дискотеку не получится – ну и пусть будет, как есть. Военрук подошёл и уточнил:
– А вот это… То, что сейчас играло? Такое на дискотеке будет?
– Нет, конечно, – возмутился Слава. – Такой серьёзной музыки там не может быть. Так, попса голимая, – со знанием дела чуть ли не подмигнул он учителю. Военрук поправил повязку, которая постоянно норовила сползти, понимающе кивнул и отошёл, пробуя на вкус последние слова: «Попса голимая…»
Он был подполковником, ушедшим в запас с должности заместителя командира полка. Для него существовала музыка двух видов – строевая и плохая. И строевую он здесь услышать не надеялся.
– Давай что-нибудь для дискотеки, – попросили Славу пацаны, обступив его стол с деками и кассетами.
– Fancy слышали? – спросил он.
– Нет, – вразнобой ответили ему, пожимая плечами, мальчишки.
– Ну тогда вэлкам, – Слава взял кассету и вставил её в магнитофон. И Филатов впервые услышал Flames of Love…