Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах - стр. 71
– Пулевое ранение грудной области, – читал один из врачей историю болезни. – Входное отверстие – над правой ключицей. Повреждены легкое, желудок… Оперирован дважды.
Гешка привык к тому, что его осматривали. Это тоже было ему приятно.
В палате, куда его отвезли, лежало трое парней. Гешке казалось, что он напялил на себя, как свитер, эту палату с незнакомыми парнями. Он лежал молча, пока не привезли ужин. За едой парни оживились, стали расспрашивать Гешку, из какой он части и с чем лежит. Гешка стал рассказывать про разведроту, про хозвзвод, про Яныша. Он говорил медленно, но все равно быстро уставал; приходилось умолкать и отдыхать минуту-две. Парни были просто замечательные. Они все понимали и не торопили его. Несколько раз Гешка сказал о себе в третьем лице. Парней это не удивило. Они тоже видели себя с высоты и вернулись оттуда одной дорогой.
А потом – Гешка не помнил, сколько часов или дней прошло – в палату на цыпочках вошли отец и мать.
Мать сдерживала слезы и старалась говорить мужественным голосом:
– Ты хоть помнишь, Гена, как я в ташкентский госпиталь к тебе прилетела?
– Помню, мам, – ответил Гешка.
– Ты был похож на покойника.
– Хватит этих мрачных сравнений, – неестественно бодро прервал отец. – Чем тебя здесь кормят?
– Как живет Тамара, мам? – спросил Гешка.
– Не знаю. – Она пожала плечами. – Один раз только ее видела. Кажется, спуталась с каким-то фарцовщиком… Ты еще не забыл ее?
– Пап, ты не знаешь, что с ребятами? Где Гурули?
– Кто такой Гурулин? – спросил отец. Они оставили в тумбочке кулек с апельсинами, две банки сока. «Мы только задавали друг другу вопросы, – подумал Гешка. – Никто ничего не знает…»
Из палаты было видно, как бородатый длинноволосый дядька ходил по коридору и громко говорил:
– Никто, даже самое авторитетное правительство, не смогли бы ввести войска в Афганистан, если бы интернационализм не был заложен в нас генетически…
Гешка слушал-слушал и уснул. Снился ему бородатый оратор на черных протезах, похожих на кирзовые сапоги, и в военном мундире.
– Наше поколение – квинтэссенция многих поколений, замешанная на революционности, – возбужденно говорил он. – Наши гены просто трещат от жажды глобальной деятельности. Наш человек не способен заниматься всякими мелкими делами, скажем, производить высокоточные приборы, умело торговать, качественно строить. Наш человек рожден для свершения катаклизмов. Мы лепим историю экскаваторами, а не кирпичиками. Космические ракеты, БАМы и другие стройки века – для нас детские забавы. Нам было скучно, и мы пошли в Афганистан, чтобы заняться достойным для нас делом…
Ночью в палате кто-то стонал. Мать приходила дважды в неделю. Она протирала Гешкину койку и тумбочку салфеткой, смоченной в водке, потом садилась рядом и рассказывала Гешке о том, что в подъезде ее дома выбили стекло, что в квартире страшные сквозняки, что по телевизору показывают сплошную муть. Гешка видел по ее глазам, что мать хочет поговорить с ним о чем-то более важном, но наедине.
Гешка спросил у врача, когда ему можно будет вставать. Врач ответил, что надо подумать.
Гешка попросил у медсестры лист бумаги и ручку и стал писать письмо Гурули. Он писал ему, что ни хрена не помнит, как его ранило, что только сейчас стал соображать нормально и очень бы хотел узнать, кто помешал ему разделить судьбу Яныша. Обратным он указал адрес матери.