Афанасий Никитин: Время сильных людей - стр. 12

– Экий ты, Афоня, какой стал, – ляпнул он вместо приветствия. – В три обхвата.

– Да это… Здравствуй, – промямлил все еще ошарашенный Афанасий, потирая живот. – Отобедать не желаешь? Подадут скоро.

– А мы с тобой года полтора уж, почитай, не видались? – продолжал, не слушая его, Михаил.

– Да, почитай, два с половиной. Ты на торг, я на торг, – проговорил Афанасий.

– Ну ничего, теперь вот вернулся, свиделись, – хлопнул Михаил Афанасия по округлому плечу.

– Так отобедать-то не желаешь?

– Отчего ж не желать – желаю, – захохотал Мишка. – Глядишь, и мне на пользу будет. – Он похлопал Афанасия по отросшему животу. – А то отощал в дороге.

– Где бывал-то, из дальних ли краев путь держишь? – вежливо поинтересовался Афанасий.

– Ой, Афоня, и не спрашивай. Где только не побывал, чего только не повидал. И на Туретчине был, и у мавров, и у гишпанцев с италийцами, и у хранцузов, и у германцев, все земли, почитай, прошел. Там такое творится! Специальные места придумали, где не как на рынке живым товаром обмениваются да за деньги, а бумагами ценными[7].

– Это как?

– Вот приходишь ты на рынок, а там тюки шерсти. Штук двадцать. Ты их купи и волоки домой, как хошь. Напрягайся. А в место особое приходишь – там никакого товара нет, у людей бумажки только на руках, расписки называются, на которых помечено: «тюки шерсти, два десятка». Они стоят денег. Ты такую покупаешь и домой идешь, а потом тебе привозят. Или на другую такую сменять можешь, где написано: «шкурки соболей, пять штук».

– Что ж за ерунда такая? Бумажка. Кто ей поверит? Да и подделать можно.

– Да вовсе не ерунда. Просто так бумажку ту не подделаешь, придумали умные люди, как защититься, а выгода может быть немалая.

– Как так, не пойму, – удивился Афанасий. – На растопку зимой те расписки пустить?

– Голова садовая, – улыбнулся Михаил. – Вот прикидывай, пока ты домой ходил, шерсть та в цене упасть могла, а соболя подорожать. И на те пять соболей ты шерсти уже два десятка да еще два приобресть можешь. Или вот, например, расписками этими если заведуешь, можно свой процент со сделки брать.

– Так хорошо, когда у тебя соболя, кои в цене растут, а если шерсть, что падает?

– Значит, ты в минусе, но это пока. Волнами там все, одно дорожает, другое дешевеет. На этом изрядные деньги делать можно. Буквально из воздуха. – Глаза Михаила загорелись алчным огнем. – Многое там еще можно.

– Не, ерунда какая-то, – заупрямился Афанасий, – а не честный торг. А что тебя понесло-то туда?

– Да торговлишка, будь она неладна. Там купил, тут продал – долго и муторно, а там быстро деньги делаются, и ходить никуда не надо, сиди себе – квас попивай.

– Да уж, обленился народ, – пробормотал Афанасий без особого задора. Ему снова вспомнился свежий ветер, гудящий в снастях. Хлопанье паруса, протяжные песни гребцов на веслах и непередаваемый запах других стран. Плечи его поникли. – Давай присядем ужо, в ногах правды нет. Да и разговаривать стоя несподручно.

– Афоня, ты чего это закручинился? – спросил Мишка, поставив в углу сабельку и устраиваясь на лавке подле стола, на который расторопные девки уже несли жаркое и каши в горшках, соленья в мисках, питие в жбанах и хлеба на полотенцах.

– Да так, – отмахнулся Афанасий, втискивая грузное тело в хозяйский угол под образами.