Аэростаты. Первая кровь - стр. 10
– Вы приходите сюда ради денег?
– А вы думали, ради ваших прекрасных глаз?
– Вы злюка.
– Вы ничего не сказали о возвращении Одиссея на Итаку.
– По-моему, номер с луком – сексуальная метафора, к тому же грубоватая.
– Скорее во французском варианте, нежели в древнегреческом.
– Вы читали это на древнегреческом?
– Я филолог.
– На самом деле вам не девятнадцать лет, вам восемьдесят.
– Совершенно точно. Что еще вам понравилось в возвращении Одиссея на Итаку?
– Честно говоря, я не в восторге от этой части.
– Одиссея узнал его старый пес и от волнения умер – вас это не тронуло?
– Нет. Это попросту нереально. Собаки так долго не живут.
– Не нужно зацикливаться на подобных мелочах. Когда Гомер говорит, что Одиссей отсутствовал двадцать лет, это фигура речи.
– Хорошо, что я уже дочитал до конца. Такими соображениями вы бы отвратили меня от Гомера, я не стал бы даже открывать книгу.
– Гомер впервые собрал песни, принадлежавшие устной традиции. Он наследник аэдов, сказителей, и придерживался их приемов, в числе которых вольное обращение с хронологией.
– Местами видны уловки, нацеленные на то, чтобы завладеть вниманием слушателей. Например, ритм чередования эпизодов. Каждое приключение длится определенное количество строк – чтобы довести действие до высшего накала. Потом передышка. Публика может идти в сортир.
Я засмеялась:
– Тонко подмечено. “Илиаду” и “Одиссею” приказал записать тиран Писистрат. Это была колоссальная издательская эпопея, беспрецедентная, революционная. Аэды бушевали, кричали, что навеки извращено прекраснейшее творение всех времен. И хуже всего, что они, вероятно, были правы. Возможно, текст действительно много потерял оттого, что был закреплен. Но если бы этого не произошло, сегодня от него и следа бы не осталось.
– Тогдашние читатели его бойкотировали?
– Напротив.
– Как это можно узнать? Заглянуть в топы продаж пятого века до нашей эры?
– Нет. Но есть свидетельство более показательное. Вместе с этим изданием родилась литературная критика. И нашелся критик по имени Зоил, который заявил, что Гомер был посредственным борзописцем. Так вот, народ поймал Зоила и повесил.
– Какая прелесть!
– Ладно. Прочтите мне вслух эпизод с лотофагами.
– Почему именно этот?
– Я его очень люблю.
Я протянула ему “Одиссею”, открытую на нужной странице. Пий прочел, по-прежнему монотонно, но без единой запинки.
– Нет у вас больше никакой дислексии. Моя миссия окончена.
Мальчик опешил.
– Ваш отец нанял меня, чтобы решить проблему дислексии. Вы от нее излечились.
– Вы мне нужны, чтобы сдать экзамен!
– Бросьте! Я совершенно вам не нужна. Вы прочли “Илиаду” и “Одиссею” очень талантливо. Вы говорите об этом так, как мало кто из взрослых способен говорить.
– Ни “Илиады”, ни “Одиссеи” в программе нет.
– Черт с ней, с программой! Кто может больше, тот может и меньше. Если говорить честно, для современного читателя Гомер труднее, чем Стендаль.
– Я другого мнения.
– Это не вопрос мнения. Это объективный факт.
– Ладно, я понял. Вам надоело со мной возиться.
– Вовсе нет. Просто не хочу вести себя непорядочно.
– Тут нет ничего непорядочного! Не бросайте меня, пожалуйста.
Тон его был напористым и умоляющим одновременно.
– Не понимаю. Я вас явно раздражаю. Вам потребовалось четыре дня, чтобы мне позвонить, хотя я должна, в принципе, приходить ежедневно.