Аэропорт - стр. 5

– Как это? И все?

– Вот так просто – потянулся и поцеловал.

– Эм… в книгах такие моменты расписываются на страницы. У вас как-то скучно вышло.

– Если в жизни ты будешь тянуть страницы – вовсе упустишь.

– В этом я согласен. Но я к тому, что вы так подробно все описывали, а самый важный момент изъяснили в двух словах.

– А зачем нужно больше? Я ведь изначально сказал, что никакими словами не способен передать вкус ее губ, так зачем же мне описывать поцелуй? Все действия перед ним ты можешь вообразить, но ощущения во время поцелуя – нет.

– Вы правы.

– Также ты можешь вообразить, как после этого мы гуляли каждый вечер, пока через пару дней она не спросила, хочу ли я зайти.

– Сама?

– Да, я был уверен, что она спросит, поэтому не торопил события.

– И потом вы переспали.

– Это слишком грубое слово, чтобы описывать чувства.

– Занялись сексом?

– Тоже грубовато.

– Я понимаю, но слова всегда звучат вульгарнее.

– Это да. Главное – что ты меня понял, – и он залпом выпил застоявшийся виски. – А вскоре моя неделя кончилась, и я улетел в Москву.

– Снова резкий переход.

– Представь, что оставшиеся дни мы проводили так же, как и предыдущие.

– Насыщенно.

– Я обещал прилетать – и каждые два месяца летал к ней на неделю. Такая поездка была своего рода подзарядкой для меня – я набирался сил и мог работать сутками. В августе я взял месячный отпуск, прилетел в Милан и увез ее в Римини – это на западе страны, недалеко от Флоренции.

– Знаю, бывал в детстве.

– Там я понял, что так дальше продолжаться не может: короткие поездки маловаты для сильных чувств. Мы славно проводили время, но и я, и она ощущали что-то большее. За одним из ужинов она сказала, что нельзя строить близкие отношения на расстоянии, и я согласился. Я пообещал, что вернусь и улажу все свои дела, дабы они минимально нуждались в моем участии, а после – прилечу к ней навсегда; к тому же жизнь мегаполиса меня сильно утомила. Однако улаживание затянулось до октября – и только сейчас я возвращаюсь к любимой. Сегодня утром я набрал ей и сообщил, что жду в восемь часов в нашем ресторане – там все и разрешится.

– Безумно рад за вас.

– Благодарю.

– Значит, станете иммигрантом?

– Вероятно.

– Будет очень приятно встретиться с вами двумя в самом Милане.

– Пожалуйста, как только разрешатся наши дела. Думаю, и Юля будет рада повстречать еще одного представителя русского народа.

Сзади послышались споры; один голос то возвышался до фальцета, то принижался до басового шепота.

Двое сидящих озадаченно обернулись: стеклянные двери еще не распахнулись, и сквозь матовое стекло были видны только многочисленные взмахи руками. Затем двери раскрылись – и вошла дама, лет под пятьдесят, спорящая с работниками зала на русско-английском, а те ей отвечали на итальянском английском. Очевидно, они друг друга мало понимали и от этого раззадоривались все сильнее.

– Интересно, когда они поймут, что их спор несет в себе не больше смысла, чем этот огурец? – усмехнулся Борис.

– Такие споры могут длиться вечно.

Дама истинно по-женски подняла руку, предотвращая дальнейшие препирательства с итальянской стороны, и толпа преследующих ее молодых работников замерла от неожиданности. Только женщины умеют правильно делать этот жест: мужчинам он неподвластен.

Дама попутно огляделась по сторонам, увидела повернувшихся мужчин и горделивой походкой направилась к ним. Вблизи ее лицо показалось знакомым.