Аэроплан для победителя - стр. 25
Там лежали небольшие сережки – в каждой сапфирчик, окруженный мелкими бриллиантами. Если вдуматься – не такие уж дорогие сережки, но изящные – Терская сразу опознала стиль московской фабрики Фаберже.
– Боже мой, Лариса, ты же не сможешь это носить! Это совершенно не в твоем духе! – с сочувствием воскликнула Полидоро. – Ты женщина яркая, роковая, твой стиль – крупные камни, а это – что? Без лупы не разглядеть! Это не твое, милочка, это вовсе не твое…
– Очевидно, мне пора менять стиль, Генриэтточка, – ответила на это Эстергази.
– Однако камушки-то, пожалуй, настоящие, – заметил Маркус.
Эстергази тут же вынула из ушей свои стразы и вдела новые сережки. Сделала она это не из любви к высокому ювелирному искусству, а чтобы позлить Полидоро.
Ресторан заказали в Майоренхофе, и пройти до него от Бильдерингсхофа решили пляжем – мимо опустевших купален и отогнанных в дюны купальных повозок, мимо качелей и каруселей, поставленных для детишек, по плотному сырому песку со следами велосипедных и самокатных шин – вечером здесь резвились велосипедисты и самокатчики, всякое лето составлявшие особые общества со всякими затеями: соревнованиями, призами и балами. Идти было недалеко – чуть больше версты, а берегом залива – так одно удовольствие.
Образовалась процессия – впереди маршировали Енисеев и Стрельский, за ними Терская под руку с Кокшаровым, Полидоро под руку со Славским, Эстергази под руку с Водолеевым. Танюша и Николев устроили игру в салочки, вовлекли в нее Лиодорова и Лабрюйера – когда выпито полтора стакана мадеры, отчего ж и не поиграть в салочки? Маркус и его жена Луиза Карловна благоразумно обхаживали Регину фон Апфельблюм – такое знакомство пригодится зимой, когда в богатых домах устраивают музыкальные вечера и приглашают артистов; отчего бы и не услужить дому Сальтернов за разумное вознаграждение?
О самом Сальтерне и Селецкой как-то забыли. И очень удивились, когда зазвенел, затрепетал хрустальный голосок актрисы. Она запела вдруг песенку Ореста – ту, что под занавес, ту, что придавала комической истории о похищении спартанской царицы некий иной оттенок – тревожный и печальный.
– Мы в венки цветы сплетаем, песни поем, песни поем, и в веселье забываем мы обо всем, мы обо всем, – пела Селецкая для одного-единственного слушателя, иные ее мало беспокоили. – Быстро молодость промчится, так давайте же, друзья, счастьем вдоволь насладимся – жизнь ужасно коротка…
И это «ужасно» прозвучало с неимоверно искренней детской обидой. Вот только что носился по сцене мальчик Орест, юный циник и сумасброд, ан глядь – и морщинки уже в уголках глаз, и шейка не первой свежести, обидно до слез и никуда не денешься… все радостное в жизни оказывается ужасно коротким…
Актеры невольно обернулись и обнаружили, что эта пара отстала на добрых три десятка шагов. О чем говорили двое прежде, чем Селецкая запела, – догадаться было нетрудно. А вот как они говорили – всех озадачило. Селецкая знала по-немецки только «битте» и «ауфвидерзейн», а Сальтерн по-русски объяснялся медленно и с трудом.
Как выяснилось, не в языках и наречиях дело…
На следующий день труппа отдыхала – не столько от премьеры, сколько от ресторана «Морская жемчужина». Жемчуга в Рижском заливе отродясь не водилось, но по утрам дачники находили в клочьях тины, выкинутой волнами на берег, маленькие кусочки янтаря. Потом служители купален эту тину убирали граблями, и к тому времени, когда актрисы выбирались на взморье, шансов собственноручно найти сувенирчик у них уже не оставалось. Но человек, назвавший свое заведение «Морской жемчужиной», не прогадал – ресторан получился аристократический и модный.