Адриан Моул: Годы прострации - стр. 8

У стойки с мясными блюдами мать принялась расхваливать Гордона Брауна – какой он представительный, умный и твердый, как камень. Георгина, пристально изучавшая говядину, свинину, баранину и индейку с целью выбрать куски посочнее, съехидничала:

– Северный склон Эйгера каменный и твердый, но, в отличие от мистера Брауна, куда более приветливый и выразительный.

По словам Георгины, когда она работала пиарщицей в Лондоне, по городу ходили упорные слухи, будто у Гордона Брауна заболевание лицевых нервов. Но моя мать гнет свое: мол, мистер Браун обладает всеми качествами, которые ей нравятся в мужчинах, – суровый, загадочный интроверт, совсем как Рочестер из «Джейн Эйр». Мать становится все более начитанной. Она проглатывает по четыре романа в неделю, называя это подготовительным этапом к написанию автобиографии. Ха! Ха! Ха!

Еда в пабе была вполне сносной, но я по-прежнему скучаю по воскресным обедам моей бабушки. Никакое мясо не заменит ее хрустящего йоркширского пудинга и аппетитной жареной картошки. Когда мы налегали на мясо (все взяли говядину, кроме Грейси, которая предпочла «Пирата» – рыбные палочки и повязку на глаз), отец задумчиво произнес:

– Я вот тут прикинул. Эта чертова жратва обошлась нам по шесть фунтов с носу, не считая Грейси, ее «Пират» потянул на четыре. Общая сумма – двадцать восемь фунтов! А сколько стоит приличный кусок сырой говядины? – Он воззрился на мою мать, потом на Георгину. Те ответили ему недоуменным взглядом; похоже, обе были не в курсе. – Чуток мясца, горстка овощей!.. Да он на нас наживается! – И отец принялся подбирать остатки соуса на тарелке.

– Это и есть капитализм, – напомнил я отцу. – Разве ты не ратуешь за капиталистическую систему? Или у тебя вдруг случилась переоценка ценностей?

Любопытно, неспособность вникнуть в элементарные правила бизнеса – уж не первый ли это признак Альцгеймера?

Мимо прошествовал Том Уркхарт, хозяин паба. Он с самого начала невзлюбил нашу семью. Я толком не разговаривал с ним с того дня, когда попросил установить в туалете кабинку для инвалидов в расчете на моего отца. Уркхарт отказал по смехотворной причине, якобы «кабинка для инвалидов не сочетается с атмосферой старины, царящей в пабе, – еще монастыри не разогнали, а “Медведь” уже здесь стоял»[11].

Когда я заметил ему, что солдаты в армии Кромвеля нередко получали увечья, массово лишаясь рук и ног, Уркхарт молча повернулся ко мне спиной и начал переставлять посуду на полках в баре[12].

У нас кончился соус, но просить Уркхарта не хотелось. Я просто взял соусник и отправился на кухню, где наткнулся на шокирующее зрелище: ученик повара Джейми Бритон покрывал поцелуями загривок Кэт Уркхарт, жены хозяина. Я поспешил убраться, но, кажется, они меня заметили.

К великой досаде моей матери, я вернулся с пустым соусником.

– Я бы и сам пошел, – заныл отец, – но не знаю, протиснется ли мое кресло между столиками.

Мать схватила соусник, рванула на кухню – и тут же выскочила обратно. Я пытался понять по ее лицу, какое впечатление произвело на нее скандальное поведение миссис Уркхарт, но мать выглядела как обычно: все та же непроницаемая маска – тон-крем «Макс Фактор», наложенный на общую разочарованность в жизни.

Весь день шел дождь. Ручей на краю нашего участка бурлит. Мать опасается, что нас затопит. Я ее успокаиваю: местный почтальон Тони Уэллбек утверждает, что за последние десять лет наши угодья заливало водой раза два, не больше.