Адмирал Колчак. Романтик Белого движения - стр. 23
Первая вспышка амбиций, которая потом переросла в самую настоящую войну нервов, случилась в самом начале экспедиции, когда «Заря» еще стояла в Екатерининской гавани. Один из матросов вернулся на судно с берега пьяным в дым и устроил форменный дебош. Коломейцову пришлось вмешаться. Ничего не оставалось сделать, как списать горького пьяницу с корабля. Но вслед за ним пришлось исключить из состава экспедиции еще одного матроса, подцепившего венерическую болезнь при стоянке в норвежском порту Тромсё. И без того немногочисленная команда таяла на глазах. Моряки отметили проводы товарищей отменным возлиянием. Случилась драка с поножовщиной. Барон Толль заметил своему капитану, что команда «Зари» больше пригодна для пиратского брига, чем для научной экспедиции. И без того взвинченный Коломейцов ответил едким сарказмом. Слово за слово да еще прилюдно, в кают-компании, привело к тому, что после двух часов вежливой, но все же нелицеприятной пикировки барон Толль заявил, что он не сможет идти с таким капитаном во льды, что он списывает его вместе с проштрафившимися матросами. Коломейцов вспыхнул и сказал, что немедленно сдает дела лейтенанту Матисену и сейчас же покидает борт.
Судьба всего предприятия повисла в воздухе. Если Коломейцов уйдет, то в команде, и без того ненадежной, начнется разложение. Колчак это понимал, как отдавал себе в том отчет и лейтенант Матисен. Вот только барон Толль с воистину прибалтийским упрямством стоял на своем и слышать не хотел о том, что коней на переправе не меняют. Матисен хранил нейтралитет: пусть будет, как будет. Тогда Колчак пошел ва-банк. Он заявил, что тоже уйдет с корабля, если Коломейцов будет списан с «Зари». Это был серьезный ход, и он несколько отрезвил Толля. Барон прекрасно осознал, что с одним офицером пускаться в такое плавание немыслимо, а найти в Александровске, на краю цивилизации, двух готовых идти с ним на край света офицеров невозможно. Задумался и Коломейцов. Поступок Колчака изумил его. Во всяком случае, никуда с судна он не отправился, а провел ночь у себя в каюте. Утром Колчак вместе с Матисеном принялся уговаривать его помириться с Толлем. Тем более что причина ссоры не стоила и выеденного яйца. Тем более что судовая жизнь и так осложнена нехваткой двух матросов, их вахты лягут дополнительной нагрузкой на плечи остальных. Но ведь не зря говорится – утро вечера мудренее. Коломейцов пошел на мировую, и прямо за завтраком состоялось весьма трогательное примирение с бароном Толлем, который, пережив бессонную ночь, искренне рад был завершению инцидента.
И хотя на душе у всех экспедиционеров потеплело, все же этот конфликт был грозным симптомом. Во льдах, на зимовке, в жилой тесноте старые обиды часто оживают и перерастают в настоящую войну нервов.
РУКОЮ КОЛЧАКА: «…Жизнь понемногу урегулировалась. Она вошла в предельные рамки вахты, очередных работ и наблюдений. Мне было немного трудно сначала – я не успевал обрабатывать всю добытую со станции воду, вымыть приборы. Особенно много времени уходило на опыты, которые я старался делать со всеми предосторожностями, проверяя образцы воды по нескольку раз…
При наличии трех офицеров работать было вполне возможно, и я всегда вспоминал это время, когда приходилось в два следующих плавания стоять на две вахты и свести всю научную работу к самым необходимым и крайне узким размерам.