Адмирал Джоул и Красная королева - стр. 40
– Сэр… Спасибо вам, сэр! Мэм… Спасибо, что уделили мне внимание. – Она по-военному отсалютовала и отошла от их стола, вертя в руках письмо, с совершенно несчастным и потерянным видом.
Корделия старалась сохранять невозмутимость, с трудом сдерживая смех.
– Оливер, как не стыдно! Ты же подзуживал бедную девочку!
– Эй, это моя работа наставника. А может, я просто проявил милосердие к несчастному гем-лорду.
– То, что ты натравил на него Фориннис, вряд ли можно квалифицировать как жест милосердия.
– Ну… там видно будет, как оно сложится. Хотел бы надеяться, что она сама мне потом доложит.
– Если доложит, не забудь со мной об этом посплетничать. Нет, ну надо же!
– Договорились. Встречаемся у городского фонтана, прихвати стиральную доску.
– Я принесу свое грязное белье, если ты принесешь свое.
– Пожалуй, не стоит и дальше уподобляться прачкам, э? – улыбнулся он.
Тут как раз принесли десерт, и разговор прервался. Оливер посмотрел в ту сторону, куда ушла девушка, и сдавленно хихикнул.
– Эй, я тоже хочу посмеяться, – заметила Корделия.
– Просто это её ароматное письмецо напомнило мне одну из Эйреловых историй. О боже, надо ли ее рассказывать? Я ведь, наверное, единственный живой свидетель…
– И если ты упадешь замертво, она будет потеряна для исторических хроник? Ну же, Оливер, делись.
История явно была не из тягостных, иначе бы он так не ухмылялся.
– Тебе, может, и расскажу. Не могу представить, как рассказать такое Фориннис. Да и вообще кому-то другому. – Он прожевал кусочек щербета. – Ладно… итак, эта войнушка на Ступице Хеджена закончилась, и мы надолго зависли на орбите Вервана. Юный Грегор обхаживал верванцев, всячески старался произвести хорошее впечатление. А мы с Эйрелом тем временем разбирались с деталями – шестисторонним соглашением о прекращении огня и мирным урегулированием. Был там один совершенно несносный цетагандийский посланник, который решил, что нам можно морочить голову, хотя войну-то они проиграли. Он пачками слал все эти письма, написанные от руки каллиграфическим почерком, очень официальные и якобы уважительные. Несладко пришлось тому бедняге, который все это расшифровал…
– Этим беднягой был ты?
– Чаще всего – да. По крайней мере мне доставались самые пылкие. В общем, на нас обрушили лавину посланий, и каждое последующее оказывалось всё ароматнее, порой до десятка запахов в одном письме. Мы умаялись отсылать их в лабораторию для химического анализа, чтобы убедиться, что все верно разнюхали. И большинство писем, если интерпретировать должным образом, что, по мнению отправителя, нам было не по зубам, – содержали всяческие смертельные оскорбления. Этот гемский засранец уже совсем довел Эйрела своими выходками, и, когда я пытался расшифровать самое последнее, он заявил: «Дай-ка мне эту записюльку», вырвал письмо у меня из рук и проследовал в туалет. Где и пометил послание… э-э… собственным персональным запахом.
Корделия, чтобы не расхохотаться в голос, прижала ко рту салфетку.
– О! Понятно… – Да чего уж тут непонятного? Разумеется, Эйрел его описал.
– «Им не составит труда интерпретировать это послание», – сказал он. А потом запихнул письмо в тот же конверт, в котором его доставили, и велел мне отнести его обратно на цетагандийский флагман. О, ну и видок был у посланника! Не помню, когда еще я так веселился. Выражение лица было непередаваемо, даже под боевым раскрасом.