Адаптация совести - стр. 22

– Спасибо, – усмехнулась она, – хотя бы не так обидно.

– Я не хочу вас обидеть. Это для уточнения позиций. Я понимаю, что у вас есть связи, и, судя по всему, весьма крепкие. А вы понимаете, что я об этом догадываюсь. Так будет гораздо честнее. Не будем обманывать друг друга.

– Не будем, – согласилась она.

Официант принес белое вино, откупорил бутылку, налил немного в бокал Дронго. Тот вдохнул аромат. Бургундское пятилетней выдержки – замечательное вино. Попробовал на вкус. Немного горчит, но в целом интересный букет. Он кивнул официанту, разрешая разлить вино по бокалам.

– За нашу встречу, – предложила Эмма, поднимая бокал.

Они почти неслышно чокнулись.

– Между прочим, это устоявшийся стереотип, который французы считают неверным, – заметил Дронго. – Чисто совковое мышление: если мясо, то вино должно быть красное, если рыба, то белое. На самом деле все зависит от типа вина и его марки, а не от его цвета.

– Интересно, – оживилась она, – никогда об этом не слышала. Можно об этом написать?

– Разумеется.

– А про вас можно написать?

– Нет. Я частный эксперт, и ненужная популярность может мне только повредить. И моим расследованиям. Такая слава мне не нужна. Лучше напишите про профессора Гуртуева – это с помощью его методов мы вычислили убийцу. Или про группу полковника Резунова. Это он и его люди мотались по всей стране в поисках преступника.

– Резунов – всего лишь полковник милиции, а Гуртуев – профессор криминалистики, – ответила Эмма. – Кроме того, о них уже столько написано… А вот про вас почти нет никакой информации. По-моему, это несправедливо.

– Это нормально. Они состоят на службе государства, а я частный эксперт и к тому же иностранец.

– Для иностранца вы слишком хорошо говорите по-русски и неплохо знаете наши реалии.

– Я не виноват, что в девяносто первом единую большую страну разорвали на несколько кусков. Кстати, сделали это не мои соотечественники, а российские депутаты в девяностом году; а затем и руководители трех славянских республик в девяносто первом. Но не будем об этом. Реалии таковы, каковыми они являются. Ничего изменить или поменять невозможно. Значит, все правильно. Исторический процесс движется независимо от воли конкретных людей.

– Зачем он так настаивал на встрече с вами? – Эмма потушила вторую сигарету.

Официант принес заказанные блюда, поставил их на столик и с достоинством удалился.

– Разве вам не сказали? – спросил Дронго, пробуя рыбу. Она действительно была очень вкусной.

– Очень невразумительно. Я так ничего и не поняла.

– Ему нужен был человек, которого он считал равным себе. Которому мог бы исповедаться, рассказать о своей сложной судьбе. Во всяком случае, именно так считает профессор Гуртуев.

– Он не мог рассказать об этом самому профессору?

– Очевидно, нет. Гуртуев для него – обычный научный «сухарь». Допрашивающие его следователи и оперативники представляются ему сплошной серой массой. Нужен человек, с которым он мог бы беседовать на равных. Поэтому он и требовал, чтобы к нему допустили меня.

– Вы тоже так думаете? Как профессор Гуртуев?

– Не совсем, – признался Дронго. – Преступник – очень умный человек. Он понимает, что нас не оставят одних ни при каких обстоятельствах. Значит, наш разговор будут записывать и вести за нами непрерывное наблюдение. Тогда в чем разница? Почему его исповедь должен выслушать именно я – ведь рядом будут еще несколько человек, и об этом Баратов точно знает? Тем не менее он отказывается разговаривать с другими. И пытается быть предельно откровенным со мной, что меня несколько настораживает.