Ада - стр. 16
Она такая смешная была тогда, отпрянула, почти ударила его, яростно глядя ему в глаза, задохнувшаяся от его наглости и того сладкого, томительного чувства, которое переполняло ее существо. Она чувствовала себя совсем девчонкой рядом с ним. Но его стишок представил его и она тут же узнала в нем известного музыканта, который прославился своими легкими победами и похождениями, чьи сладкие песенки по радио она всегда переключала, потому что ни секунды не могла выносить их фальшиво-страстных интонаций, и, узнав его, почувствовала себя польщенной и оскорбленной. Актриса в ней взбунтовалась, женщина растаяла как воск. Как хорошо, как правильно было бы поддаться ему, позволить ему решать, напиться, забыть в его руках и… завтра услышать новые сплетни о себе? Кому и что доказала бы она, позволив возникнуть случайной связи в этот вечер, в вечер ее грядущего триумфа, когда – вот пройдет еще немного времени – и все кинутся утешать ее из-за ее разорванной помолвки, все будут сочувствовать, уверять в искренней дружбе? Как могла она позволить этому всему сорваться просто из-за того, что известный распутник позволил себе помурлыкать что-то сладкое ей на ушко?
– Мечтай, – бросила она, отходя, не оглядываясь. И когда спиной почувствовала, что он идет за ней, добавила. – Отвратительные вирши.
Обернулась все же, когда он в ответ рассмеялся, и успела увидеть, как естественно и простодушно он развел руками, словно извиняя самого себя.
– И правда, не очень вышло. Ничего, в следующий раз повезет, – и, подмигнув, словно откинув какую-то мысль, отошел от нее. Ада поклялась себе, разъяренная, что не повезет, ни в следующий раз, ни в какой другой, что другого раза и не будет, что она принципиально не будет никогда с ним больше разговаривать, а уж тем более, танцевать, что она забудет о нем через две секунды. И, действительно, в тот раз почти сумела забыть, напившись, накачавшись триумфом, который грянул всего через полчаса, сумела выкинуть из головы, и не стала узнавать о нем подробностей и не искала его песен по радио. Но он напомнил о себе, и через несколько месяцев она стала его женой, и через год с небольшим он умер, и через восемь лет, теперь, стоя посреди этого проклятого зала, она помнила о нем и знала, что уже никогда не сможет забыть.
Ада вздрогнула, возвращаясь в реальность. Нужно было прекратить вспоминать, отвлечься, иначе она дойдет до самых мельчайших подробностей, восстановит точную картину и пойдет дальше, и снова, в который раз увидит, чем все закончится, и он снова придет к ней ночью в кошмарах, словно он не мертв уже давным-давно, словно его власть над ней все еще неоспорима. Чтобы бороться с этим нужен был алкоголь, нужно было снотворное, нужен был любовник, но Дима не мог прогнать ее кошмары. Вся его правильная расчетливость рассыпалась от одного прикосновения к ее огнедышащей иррациональной ярости, возникавшей из ничего. Единственное, что он мог ей дать – таблетки снотворного, которых не купить в обычной аптеке – может быть, поэтому она оставалась с ним. Но пока Дима об этом не подозревал, пока никто, кроме нее об этом не догадывался, она могла врать себе, что он ей нравится. Она умела врать себе, вот только на границе легкого опьянения и полной потери контроля таился ужасный момент, иногда секунда, порой гораздо больше, когда она видела все в истинном свете – и хватала следующий бокал, чтобы не думать о том, что только что поняла.