Ад идёт с нами - стр. 9

Ни одна ракета не достигла города. Ни один идиллиец или сотрудник базы не пострадал. Разве это не знак, что всё закончится хорошо? Что Брауни скоро вернётся и расскажет, как они выдворили с Идиллии войска Союза?

Резкий звук стер мечтательную улыбку с губ девушки.

– Медицинскому персоналу приготовиться к приёму раненых! – прогремело из динамиков.

Врачи, только что блаженствовавшие в тенёчке, засуетились переполошёнными муравьями, раскрывая борта своих машин и вынимая оттуда носилки и аппаратуру. От них исходило спокойствие профессионалов, и волнение идиллийки отступило, едва зародившись.

Один из офицеров-медиков вскинул к глазам бинокль. Схема посмотрела в том же направлении, но увидела лишь чистое, безоблачное небо, в котором несколько секунд спустя появился рой точек, больше похожих на мошкару, чем на санитарные вертолёты.

Наконец уже и невооружённым глазом можно было различить быстро приближающиеся силуэты с характерными «бочонками» турбин на фюзеляжах.

По ушам резанул крик:

– Летят!

Тёмные силуэты превратились в бешено несущиеся вертолёты с эмблемами медицинской службы на бортах. Одна из машин дымила, виляя хвостом, и с явным трудом удерживалась в воздухе.

Схема поразилась их количеству. Она ожидала один, ну, может, два медицинских борта и теперь, холодея, невольно умножала количество машин на количество мест внутри.

Жуткая, пугающая математика войны.

Один из врачей оглянулся и, сердито нахмурившись, махнул рукой, отгоняя непрошенного зрителя. Идиллийка беспрекословно отошла, понимая, что может стать помехой. Но девушку словно что-то удерживало, не позволяя уйти. Устроившись в стороне, у самой стены ангара, Схема вперила взгляд в летящие силуэты и невольно обхватила себя руками в предчувствии беды.

Первый вертолёт опустился на площадку, распахивая борта. Замершая в напряжении Схема ожидала увидеть нечто, похожее на сцены из голофильмов: раненые герои с ослепительно-белыми повязками сходят по трапу, опираясь на плечи товарищей. Или их выносят фонтанирующие шутками врачи. В худшем случае ей представлялись бледные бесчувственные тела, которые спешно переправляют в медицинские машины для транспортировки в операционную.

Реальность оказалась иной.

Перемежая брань с диагнозами и указаниями, врачи принимали от санитаров и перекладывали на носилки жутко исковерканные, окровавленные тела. Во всяком случае, относились они к раненым именно как к телам – обезличенным орудиям, подлежащим возвращению в строй или утилизации.

Санитары сноровисто и равнодушно освобождали раненых от остатков брони и нательных костюмов, бесцеремонно кидая детали под ноги. Брошенные вещи тут же подбирали юркие роботы и уносили в боксы – на сортировку и ремонт. Армия всегда бережно относилась к своему имуществу. Иногда даже бережнее, чем к людям.

Орущих, мычащих от боли или блаженно улыбающихся в наркотическом бреду тоже сортировали с утилитарной безжалостностью.

– Холодный, – один из врачей оттолкнул безвольное тело солдата, тут же переходя к другому, пускавшему кровавые пузыри изо рта.

Убитого деловито оттащили в сторону, к другим трупам, и принялись готовить к упаковке в мешок с инертным газом, не обращая внимания на суету роботов, подбирающих содранные детали экипировки – ценное имущество, которое ещё послужит новым владельцам.