Абсолютная реальность - стр. 18

Знакомо? Кому как, и каждому своя часть: одному – слушающего, а другому, прошу пардону, и говорящего. Это все к чему? Тот, кто слушал, заподозрили вы хоть раз того, кто говорил? А вы, тот, кто говорил? Получили хоть раз по сусалам и по заслугам от того, кто слушал? То-то же! Наверное, Леонтий и его родной биологический, давным-давно опустившийся на современное дно, но все ж таки дальнозоркий отец, были правы – единственное средство распознать стукача, это проверить его на вшивость, то бишь на алкоголь, будто на лакмусовую бумажку. Так вот, хмырь Васятников никогда не напивался до положения риз. Он вообще никогда не напивался. Рюмку нудить – на это он был мастак. Одну, много две за вечер, зато тосты умел произносить предлинные. И уши, что у твоего африканского слона – имел развесистые. Система локации у Васятникова работала отлично.

Да, что это все о каком-то Васятникове, о Васятникове! Будто других людей нет в Москве и пригородах. Или иных персонажей в моем к вам адресованном повествовании. Сколько угодно. Просто, об этих Васятниковых, как и о Ваньках Коземасловых как начнешь, как начнешь! Не остановишься. Потому что о хорошем человеке мало есть сказать что, на то он и хороший человек. Не то, чтобы скучный, но правильный – а правила мы все и без его примера знаем. Зато вот, отклонения от правил – в сторону зла, естественно, – всегда и бесчисленны, и захватывающи, и поучительны: каждому со своей стороны, кому чтобы остерегаться, а кому – и чтобы применять на практике.

…Потолок расплывчато-тошнотворной каруселью вращался над его головой – Леонтий пытался думать, но думать было тяжко. Неплохо бы встать и пойти. Куда? Хотя бы в ванную. Зачем? Этот резонный вопрос вызвал в голове его болезненный сумбур, будто – босиком по игольной фабрике во время землетрясения. На работу? Есть ли сегодня у него работа? А что сегодня? После воскресенья. После воскресенья всегда идет понедельник. Самый неподъемный день недели – гравитационная нагрузка на психику возрастает обычно до четырех «жэ». А в понедельник у него… в понедельник у него… блин… ага! Эфир на радиостанции «Прошлогодний снег», шутка, конечно, название-то, зато эфир самый настоящий и в придачу прямой, о, ужас! В три пополудни, и до пяти с уходами на рекламу включительно. Еженедельный, авторский – правда, не из самых крутых, да и станция не «Маяк», но для многих реальная везуха, или даже небо в алмазах, вещание на всю область, хотя и не в прайм-тайм, зато гостей, в количестве двух на каждый час, Леонтий мог подбирать самостоятельно – точнее, влиять на выбор редактора, в смысле капризного «хочу-не-хочу».

Сколько уже натикало? Половина двенадцатого. А ехать аж на Белорусскую. Общий привет. Значит, самое позднее, через сорок минут он должен встать. Вообще на ноги, а не бодро проскакать из спальни в ванную комнату. Встать на ноги и в принципе встать – это далеко не одно и то же. Первое, в его положении, включает довольно продолжительное нахождение равновесия, как физического, так и душевного. Вот-вот, сначала хотя бы оторваться от подушки. Когда такой «вертолет» над головой! Аккуратненько поворачиваем шею влево – чтоб мне сдохнуть, сейчас, на месте! Бл… бл… бл…! Может, лучше вправо, осторожно, так… И тут Леонтий увидал, – о, благодарю тебя, неизвестный датский гастарбайтер, разливший это чудо, где? да хоть бы где! – заначенную мудро бутылку «Карлсберга», полную и неоткрытую, прямо на полу, у самого края затертого коврика а-ля некогда козлиная шкура. Главное теперь – билась мучительно его жадная мысль, – дотянуться, потом схватить, потом открыть, потом не расплескать. Иначе – смерть. От разрыва вдребезги разбитого сердца. Леонтий выпростал из-под дутого, в этот миг противно липнущего, одеяла мелко дрожавшую руку. Надежда – она на том конце. Рука-посланница коснулась зазывно зеленевшего горлышка – крепче, крепче! Не стеклянная, небось. Как раз стеклянная, подумалось ему, но как-то несущественно. Но он донес. Он отвернул. Он вдохнул освежающий, отрезвляющий, кисло-томный запах, ах! У Леонтия получилось даже придать себе положительный двигательный импульс и сесть в кровати. Теперь – очень быстро, Жакоб! (Эх, обожал он этот кучерский призыв-повеление из захаровской «Формулы любви», слишком часто в его жизни приходился кстати!) Чтобы успеть глотнуть, прежде… ну, прежде, чем импульс исчерпает себя в попытке. Давай, соберись, еще чуть-чуть, уже, да, да… Вы говорите, секс, секс! Вот где счастье-то!