9М. (Этюды о любви, страхе и прочем) - стр. 29
Квартира была будто было создана для того, чтобы быть опубликованной на страницах какого-нибудь дизайнерского журнала. Небольшая, но кажущаяся изнутри гораздо больше из-за высокого потолка, белых окрашенных стен и зеркальной поверхности вдоль дальней стены, за которой скрывались множество ее модных нарядов. О том, что здесь вообще кто-то живет, говорили только стопка раскиданных возле кровати журналов и несколько пустых кружек возле рабочего места. Аккуратно застеленная кровать с кристально белым бельем, педантично расставленные на полках книги, документальные тексты стояли отдельно от художественной литературы и стихотворных сборников. Лапидарное и строгое наполнение, если не брать в расчет несколько маленьких цветков в крошечных керамических горшочках, пару ярких абстрактных картин в рамках на стене, несколько причудливых статуэток, видимо привезенных из какой-нибудь командировки и, конечно, ее саму, вернее ее черный силуэт, который и был самым главным элементом этого интерьера.
Ощущение большого и пустого пространства, даже тотальной стерильности, однако, возникало не только благодаря колористическим решениям интерьера. Я уже настолько привык к открывшей мне сверхреальности, что иногда, отвлекаясь на что-то иное, уже не обращал на нее внимания. Но то, что я мог видеть у нее было на тот момент чем-то божественным для меня. У нее в квартире не было связующих нитей. Ни одной. Даже когда мы поднимались по лестнице они были, свисали с перил и тянулись меж пролетов. Но за порог они вместе с нами не заступили. Даже мои собственные, повинуясь некой высшей воли, остались на лестничной площадке. Я выглянул в окно. Снаружи все были привычно для меня, красные капилляры насыщали и были основополагающей частью окружающего мира. Но не здесь, здесь существует только пустота.
– Так вот потом, когда досмотрели материал, мне сказали, что вышло на самом деле весьма недурственно и если мне надоест заниматься своими делами, то место позади камеры меня будет ждать, – К. вошла в комнату с двумя кружками горячего свежезаваренного кофе. – Ох, извини, за беспорядок.
– Да перестань, такое положение вещей можно назвать беспорядком только из-за кокетства, – я сделал глоток. Подумал, Удивительный вкус, когда в него не примешано чья-нибудь трагичная история жизни. Я уже отвык от него. Но вслух произнес – Мне нравится твоя квартира.
– Спасибо. Мне тоже, хотя кажется пустоватой. Я пыталась заполнить ее разными предметами, но они быстро надоедают глазу, начинают казаться бессмысленными. И я их выбрасываю или же отдаю кому-нибудь. Вот эти картины мне подарили буквально месяц назад, я помогала в раскрутке и продвижению персональный выставки одного художника. По началу они мне очень нравились, но теперь кажутся абсолютно безликими. Может подарю кому-нибудь, теперь они стали дороже чем месяц назад.
К. поставила свою кружку на столик и подошла ко мне. Кофе мы допивали потом уже остывшим.
До того момента я мог наблюдать лишь фрагменты ее татуировки на плечах, на шее, на спине. Но той ночью я смог полностью изучить чернильный рисунок, покрывавший ее тело. Начинаясь от острой коленной чашечки левой ноги, скользя по бедру и плавно огибая пухлые ягодицы, он занимал всю спину, шел вдоль позвоночника, разрастаясь на лопатки, схватывал ее плечи и острыми окончаниями ограничивал свое влияние на ее предплечьях, оставляя нетронутыми ее тонкие белые пальцы. Со спины, словно появляющаяся из-за горизонта неисчислимая армия, он властно переходил на грудь, но затем ослабевая и растягиваясь, проявлялся лишь намеками, тонкими линиями проходил по ребрам и животу и останавливался в районе солнечного сплетения. Тату была выполнена невероятно искусно, с кропотливым вниманием к деталям. Ни одного повторяющегося движения, никакой симметрии или шаблонности. Изображение было наполнена жизнью, проявлением могущества природы, словно, если отвернуться, то в ту же секунду произойдут метаморфозы и рисунок изменит свои очертания, увеличит охватываемую им площадь на живом теле или наоборот может отступить и уменьшиться, однако, можно было сказать с уверенностью, то что ему теперь принадлежит, он уже не отпустит никогда. Он представлял собой единое целое, никаких других нанесенных посторонних элементов на ее теле не было. Его сложно было отнести к какой-нибудь определенной стилистике, скорее это напоминало гравюру на полотне из кожи, но при этом никакой графической интерпретации в нем не было, скорее беспощадная реалистичность. Удивительно было то, что когда увидишь такую девушку как К. впервые, то никогда не подумаешь, что под ее одеждой может существовать подобная субстанция.