8-9-8 - стр. 37
счета, мелкие монетки в несколько сентимо, пяльцы, набор открыток с видами Триеста, разноцветная тесьма; засохший, размером с тарелку, глазированный пряник с надписью «Glückliche Weihnachten!»[5] – предмет вожделений Габриеля. Если мама разожмет губы – что оттуда покажется?
Вряд ли пряник.
Глаза Марии-Христины гораздо более красноречивы: попался на крючок, недоумок? И когда только она успела обработать тебя, эта английская сучка? А впрочем, ничего удивительного, вы оба – жалкие уродцы, нетопыри, гиены в зоопарке и то выглядят симпатичнее. Эта новая родственница – сегодня она здесь, а завтра нет ее, а мы – всегда рядом, так что хорошенько подумай, братец.
Никому, кроме Габриеля, не нравится Фэл, никто не торопится пригласить ее помянуть усопшего, никто не говорит ей: «В этот скорбный день мы должны быть вместе». Все думают только о том, что она претендует на часть какого-то мифического наследства.
Габриель уверен: Фэл не охотница за наследством.
И оттого он сжимает ее руку еще крепче. И не слишком-то прислушивается к тому, что говорят взрослые.
– Вы устроились где-то в городе, Виктория? – Мама сама любезность. – Если да, то это не очень хорошая идея… Мы ведь родственники.
– Я остановилась у своих старых друзей, так что не стоит волноваться.
– Вы нисколько не стеснили бы нас.
– Я понимаю, но…
Старые друзья Фэл. Что это еще за старые друзья? Очередной фотограф, очередной репортер криминальной хроники, очередной щенок бассет-хаунда, а, может, не бассет-хаунда – фокстерьера (весельчаки-фокстерьеры всегда нравились Габриелю).
– Конечно, ты нас не стеснишь, – встревает в разговор Габриель. – Ты можешь занять любую комнату! Ту, где живет бабушка, когда приезжает к нам. Сейчас ее нет…
– Бабушкина комната – это бабушкина комната, – одергивает мальчика мать. – Мы должны хранить ее в неприкосновенности. Вы уж извините, Виктория…
– Но сейчас-то бабушки нет, – Габриель едва не плачет.
– Нет, но комната здесь ни при чем. Мы и сами туда не заходим. У старых людей свои причуды, и нужно относиться к ним снисходительно…
– Не стоит беспокоиться обо мне.
Фэл хочет отстраниться, отнять свою руку от ладони Габриеля – не тут-то было!..
Во рту матери перекатываются мелкие монетки, разноцветная тесьма путается, а виды Триеста не предвещают путешественникам ничего хорошего; позже, когда английская сучка уберется на свой вонючий остров, Габриелю будет устроена самая настоящая экзекуция: «Ты выставил нас в дурном свете, несносный мальчишка, ты вел себя отвратительно! Зачем ты устроил этот скандал, да еще в день похорон отца?!»
Но с Фэл мать соблюдает приличия:
– Я всего лишь хотела сказать, Виктория, что комната моей матери – не единственная. Вы вполне можете занять кабинет.
Габриель что есть силы сжимает руку Фэл – «соглашайся!».
– Соглашайтесь, ну же! – настаивает мать под недовольные гримасы и ужимки Марии-Христины. – Вот и Габриелю вы понравились…
«Понравилась, о да! Он просто прилип к ней, как дерьмо к заднице», – семафорит лицо сестры, желтый с черным кружком флажок сменяет другой – в желтую же и синюю вертикальные полоски: «Мне нужен лоцман».
Все верно, Габриелю просто необходима тетка Фэл.
– Мне он тоже понравился, – говорит Фэл, потупив взор. – Он замечательный мальчик и очень похож на своего отца…