7 октября - стр. 3

Вторую жену, мать Артемки, Глухов любил недостаточно. При том что она сама его не так уж и любила. После семнадцати лет брака развод становится вероятен благодаря хотя бы износу чувств. Есть браки, в которых распределение несчастья неравномерно. А есть такие, где счастье одно на двоих.

Относительно любви к детям: здесь тяжелее, потому что долгое время ужас Глухова состоял в том, что вдруг его ребенок окажется лишь тем лучшим, что ему удалось в жизни создать. Увы, сын Артем своей тотальной безучастностью к мирозданию постоянно приземлял мысли Глухова – при любой попытке романтизировать свое потомство и себя заодно. Увлечение рэпом и компьютерными играми не в счет. Отсюда следует, что любовь вырабатывается не вполне безусловно – дети разные, иначе их любили бы одинаково.

Глухов собрал рюкзак, захлопнул дверь, вышел из подъезда и стал искать свой автомобиль в окрестностях – ниже по улице он вчера встал или выше?.. А пока бродил туда и сюда, вдруг вспомнил и понял: а ведь все началось еще в далекой юности. Он обнаружил тогда: люди настолько уникальны, что мир ретируется перед избранностью каждого отдельного человека. Но как единый мир, с одной математикой на всех, включая ангелов, способен вынести столь глубинное разнообразие – и вообще может при его наличии существовать? Так Иван думал часто – и в том числе в этом переулке по дороге в магазин детских игрушек на улице Бялик, где сын годами скупал какие-то особенные машинки, а он не мог устоять перед уговорами. Артемка тащил его в магазин игрушек, над которыми зависал, и потом по дороге домой еще пару раз тянул его за руку, возвращался, чтобы изменить свой выбор (в какой-то момент мальчику стали нравиться бетономешалки, он называл их «бамба»).

Jeep нашелся в соседнем переулке, и Глухов нажал кнопку открывания дверей, чтобы усесться и завестись. Все началось с того, что… Но и там и там столько было пролито крови и спермы. В реальности здесь нужен трактат о любви мужской и женской – к Богу в том числе. Да, к Нему тоже. Глухов не понимал, почему теперь так уж неприлично говорить о Боге. На свете есть мало что настолько же интересное, как область темной материи, область тайны в ауре понимания, на место которой человечество норовит поставить что-то свое, как кустарь – товар на свободный прилавок на рынке. Мир могут счесть конечным только сволочи с амбициями, превышающими их способности. Когда-то Иван работал с одной набожной еврейкой – медсестрой, которая исподтишка обожала христианскую музыку и тайком слушала Баха, Генделя, Вивальди («Вань, зацени!» – и протягивала наушники). Кто бы ее осудил? Музыка – единственный язык, с помощью которого можно обратиться напрямую к Богу.

А пока что Глухов проголодался. Он доберется до госпиталя, и там к десяти часам можно разжиться принесенными сестрой-хозяйкой творожками и вареными яйцами. Когда-то, еще до ковида, в столовой выдавали довеском свежие огурцы и помидоры. Но как давно это было. Так давно – не столько по времени, сколько из-за тьмы происшедшего, – что невозможно себе представить массу прошлого времени, разъятого на винтики и шестеренки – когда и что, – и тем более осознать. Чем дольше живешь, тем плотнее события набиваются в грудь и их не разобрать – так же как не понять, чем отличаются известные зимние вальсы у Свиридова и Хачатуряна.