666 - стр. 9
Я взял осколок в руки. Стекляшка стекляшкой, ничего особенного.
– Были б деньги, – сказал я, – в Марселе вам и не такое сделают. У тетушки Катрин серьги есть, с виду самый что ни есть изумруд, а цена им полфранка. Марсельское стекло. Цыганки им с ног до головы обвешиваются.
– Экий ты у меня всезнающий! – улыбнулся господин кюре. – Так вот, послушай же, что я тебе скажу. Всех богатств мира не хватит, чтобы изготовить одно подобное стеклышко. Тут потрудились древние алхимики. В старые времена любой король отдал бы половину своего королевства, чтобы заполучить этот секрет. Тамплиеры, говорят, привезли секрет изготовления с Востока, из храма Соломона, но считали, что руки королей земных недостаточно богоугодны для обладания им…
Не очень-то я ему верил, но все же спросил:
– Вы сказали “алхимики”, отец Беренжер? Это те самые, что все в золото умели обращать?
– Вот, и ты туда же… – вздохнул кюре. – Может, в том и главная наша беда, что мы все мерим на золото, подобно царю Мидасу, потому Спиритус Мунди, или, по-другому, философский камень, и не дается нам. Я слыхал, где-то пытались изготовить нечто подобное этому (он указал на стекляшку), используя не столь давно открытый химиками рутений, – а он, имей в виду, по цене в сотни раз превосходит самое чистое золото, – но все равно из этой затеи ничего путного не вышло, да и выйти, конечно же, не могло. А золото – это, малыш, тлен, не стоящий разговоров.
Его послушать – так, может, и новые сапоги – тлен; ну, пускай себе и ходит в своих развалюхах. Но начет золота – это уж он точно загнул!
– Что же тогда в нем такого особенного, в этом вашем Спиритусе? – несколько разочарованно спросил я.
– Ну, всего-то сразу и не перечислишь, но некоторые свойства… Да вот, на, возьми в руки. – Он протянул мне свою стекляшку.
Я взял ее – и показалось, что на ладони у меня ледышка.
– Что чувствуешь? – спросил кюре.
– Холодная…
– Вот-вот, – кивнул отец Беренжер. – В жаркий день она нисколько не набрала тепла. Скажу больше: если бы даже мы сейчас бросили ее в огонь, она все равно осталась бы такой же холодной. А теперь зажми ее покрепче в кулаке и посмотри в него.
Я так и сделал.
– Ну, и что видишь?
– Светится…
Она, действительно, освещала потемки моего кулака каким-то неземным, совершенно белым, идущим, казалось, откуда-то из бесконечной дали светом.
– Вот и представь себе, – сказал отец Беренжер, – какая прохлада и какой свет исходил от этих витражей, когда они были в целости!
Далее, кажется забыв о стекляшке, отец Беренжер развязал мешок и достал из него ящик, точнее большой красивый ларец из полированного красного дерева с какими-то золочеными знаками на крышке, я же потихоньку спрятал эту Спиритус в карман. Теперь она сквозь подкладку штанов ледяной иголочкой покалывала ляжку. Ничего, потерплю. Стекленция вправду была интересная. Золото, может, и не золото – а что-нибудь путное, хорошую резину для рогатки, к примеру, на нее выменять вполне можно.
Между тем, господин кюре открыл свой ларец, начал извлекать из него какие-то медные детали и весьма ловко свинчивать из них некий хитрый прибор. Затем, когда прибор был собран, он извлек из того же ларца большущий, явно старинный фолиант в сафьяновом переплете и с сосредоточенным видом принялся его листать, что-то непонятное при этом бормоча – точь-в-точь какой-нибудь чернокнижник. Я заглянул ему через плечо. Страницы были исписаны не по-французски и даже не на латыни, а, вероятно, какими-то басурманскими письменами, и его бормотание тоже не напоминало ни одно из христианских наречий.