500 лет назад – 3.3, или Кавалер ордена - стр. 65
–А что за почеркушки были, из-за чего орденец на мальца-то осерчал?
Это простой вопрос внезапно изменил ситуацию. Мальчишка все же вывернулся из-за спины матери, и посмотрел прямо в глаза Седову таким взглядом, что того чуть пот не пробил. Взгляд этот загорелся каким-то энтузиазмом, страстью даже, что выглядело на таком лице и в такой обстановке несколько необычно.
–Осталось же у вас? – снова мягко спросила Милана – пусть покажет старцу…
Мать пацана все же успокоилась, замолчала, а он сам резво пошлепал куда-то, видимо, в сторону местного жилья. Они пару минут так и простояли на солнце, стоять было тепло, хорошо, даже и запахи уже не особо мешали… Но тут Янек пришлепал обратно, бережно неся под рукой стопку… дощечек? Да, это были явно обрезки тонких досок, разного размера, светлые, выскобленные… Седов снова присел, и пацан передал ему верхнюю. Он принял ее обеими руками, чуть отвернулся, чтобы солнце не слепило, и…
…Когда-то давно ему попадались в интернете восстановленные древние наскальные рисунки из какой-то пещеры на Урале. Там приводились фото самих рисунков, и их реконструкция – то ли с компьютерной обработкой, то ли художники постарались, он уже и не помнил. И если оригиналы выглядели просто неровными линиями, в которых силуэты животных лишь угадывались, то в той самой реконструкции эти линии были чуть-чуть дополнены, дорисованы, так сказать, создавая ощущения пусть зачаточной и примитивной, но графики. Уже не силуэты и абрисы, но – объемы, пластика, глубина… Примерно то же он увидел и здесь. Светлые дощечки, уголь (только уголь!) в качестве краски, правда, линии разной толщины… Похоже, пацан любил лошадей. И – знал их, что, впрочем, при его месте… жилья и работы (а руки у мальчишки были вполне мозолистые, Николай Федорович это еще при осмотре заметил) было не удивительно....
Седов автоматически протянул руку за следующей дощечкой, потом за другой… Лишь на одной были коровы с ярко выделяющимся быком. Были, вроде, овцы, но как-то не удались, то ли мастерство подвело автора, то ли угольком было не передать. Совсем не было собак. И кошек не было (да, кошек здесь пока и нет же, кроме лесных – запоздало вспомнил старец), в основном – кони. Просмотрев все, он вспомнил, что было еще, кажется, похожее критское искусство, какие-то росписи, то ли на амфорах, то ли во дворце каком (ну, далек был Седов от сложного мира искусства, хоть и в Москве проживал, но был занят в свей сфере очень плотно, и в музеях был раза три-четыре. В театрах, конечно, чаще. Позор, что сказать, но многие из его круга общения так жили…). Возвращая стопку дощечек притихшему мальчугану, он заметил, что по краям каждой была сделана фаска, благодаря которой рисунки не стирались один о другой. «Подготовился, значит – подумал он – давно, видать, занимается».
–А что – спросил он – у комтура правда был вороной конь?
Малец кивнул.
–Но я не его рисовал тогда – неожиданно оказалось, что голос у него вполне нормальный, не тонкий и не слабый, как подсознательно ожидал Николай Федорович по его виду – просто, уголь же…
–Понятно – теперь уже кивнул Седов, поднимаясь – знаешь, что?… А пойдем-ка в башню, покажу тебе кое-что.
Фразу, прозвучавшую бы в подобной ситуации в 21 веке… неоднозначно, и здесь встретили по-разному. Только малец прижал стопку дощечек к боку, готовясь идти. Дернулась его мать, и Милана опять принялась той говорить что-то успокаивающее, но сама с вопросом посмотрела на Николая Федоровича – зачем, мол?… Тот моргнул ей, что все в порядке, и жестом показал, чтоб и женщину тоже вели с собой. И они пошли обратно, странной процессией, молча (впереди старец с мальцом, сзади две женщины), провожаемые теперь взглядами, пожалуй, почти всех работников скотного двора.