33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - стр. 22
– Я понимаю, вам сейчас сложно, и никакие слова утешения не помогут, я чувствую, – она помахала открытой ладонью перед носом, – что в штабе вы уже помянули ваших родных… я хочу, чтобы вы сейчас выпили со мной за надежду. – Она секунду помолчала. – На войне так много нелепостей и случайностей, что они оставляют возможность надеяться.
Сорокин поднял глаза от котелка – вокруг костра уже опустело, хозяева саней укладывались спать, они сняли часть поклажи, подтащили сани ближе к огню и – Сорокин даже не заметил этого – подбросили в него дров, и костёр горел ярко и жарко. Всё это происходило как бы помимо него и Элеоноры, и стало понятно, что до них никому нет никакого дела.
– Ну что, Мишя… – услышал Михаил Капитонович и почувствовал, что Элеонора что-то уткнула в его локоть, – у меня даже стакан есть.
Сорокин вздрогнул:
– Да, леди Энн, конечно… я очень вам благодарен…
– Только вы не подумайте, что я… – Элеонора смотрела на него прямо, – мне на самое дно, я совсем не умею пить, а вам надо, и надо ложиться спать.
Сорокин взял стакан и открутил крышку тяжелой фляжки.
– Хватит, достаточно, мне самую капельку, я не хочу, чтобы кто-то подумал…
Сорокин плеснул на дно и подал Элеоноре, подумал, воткнул ложку в котелок и тоже протянул ей.
– Спасибо, я сыта, я только смочу губы, и вам останется побольше.
Михаил Капитонович почувствовал запах виски и сразу ощутил голод.
– Вам сначала надо поесть, Мишя.
И тут Михаил Капитонович вспомнил, чертыхнулся и полез в карман.
– Вот! Это просил вам передать ваш любимый Огурцов.
– Что это? – спросила Элеонора и взяла из рук Сорокина кусок сахара. – Какой он милый… – она поднесла стакан к губам, – я только смочу губы.
Виски действительно только смочило её губы, она их облизнула и подала стакан Сорокину. Михаил Капитонович взял, долил, чокнулся с фляжкой и с благодарностью посмотрел на Элеонору.
– Пейте, пейте! И смотрите, к нам кто-то идёт!
Сорокин выпил, заел ложкой кулеша и оглянулся, к ним приближался Огурцов.
– Покушали, ваше благородие? – спросил Огурцов и повёл носом. В холодном стоячем воздухе чувствительно пахло спиртным. Сорокин вопросительно глянул на Элеонору, и та незаметно кивнула. Михаил Капитонович поднял стакан к свету, налил и протянул Огурцову.
– Премного благодарен…
«…барин!» – про себя договорил за Огурцова Сорокин.
Огурцов одним духом выпил и утёрся кулаком.
– Присаживайся, Дмитрий Михайлович, – предложил Сорокин.
Огурцов подошёл к саням, ухватил какой-то мешок, бросил его на снег и сел напротив.
– Гнедого обустроил? – спросил Сорокин.
– Как есть, ваше благородие! Есть у меня в роте один… он в энтом деле разбирается… так и накормил, и напоил, и даже гриву расчесал, потому, мыслю, Гнедой наш в ласке и сытости! – Сказав это, Огурцов взял пригоршню снега и обтёр ею лицо. – И как вы, ваше благородие, так угадали? Я також назвал его Гнедком…
Элеонора и Сорокин увидели поднимающийся от лица фельдфебеля пар.
– Однако ж вам, надо полагать, и почивать пора: и вам, и барышне, тока к огню поближе садитесь, до утра его тепла хватит, – сказал Огурцов, поднялся и добавил: – А я подежурю, а если што, вас кликну!
Сорокин было намеревался поинтересоваться, как Огурцов оказался так далеко от своей Псковщины, но тот уже повернулся и пошёл к своему костру.