33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - стр. 19

– И что с ним случилось?

Сорокин рассказал о том, что произошло на станции. Арцишевский с сожалением покачал головой.

– При случае сможете узнать ваши вагоны, ваш эшелон?

– Если я не узнаю, мой фельдфебель узнает, он в этом эшелоне почти от самой Самары…

– Ну что же… – Арцишевский посмотрел на Ива́нова:

– Всеволод Никанорович, у вас к поручику были вопросы!

Мужчина кивнул и посмотрел на Сорокина:

– Вы мне кого-то напоминаете, не вы сами, я вижу вас впервые, а…

– Может быть, вы были знакомы с моим отцом, Капитоном Александровичем Сорокиным, гласным Омс…

– …Омской городской думы, известным кадетом… – Да! Вы были знакомы?

Ива́нов встал из-за стола и, качая головой, будто он о чём-то сожалеет, подошёл к Сорокину:

– Крепитесь, молодой человек, они все погибли, точных обстоятельств я не знаю, но по нашим сводкам…

Сорокин на секунду утратил слух и не заметил, как побелели его сжавшиеся кулаки.

Ива́нов, не договорив, повернулся к Арцишевскому:

– Антон Генрихович, у нас есть чем помянуть хороших людей?

Рейнгардт взял Сорокина за плечо и легонько подтолкнул к широкой лавке около стены.

– Сядьте, поручик, для вас это плохая весть, но её придется пережить.

Михаил Капитонович повёл плечом, освободился, но сел, ноги его держали плохо.

– Кто все? Какие все? – спросил он и поднял голову к Ива́нову.

В этот момент и без того большой Ива́нов показался ему огромным, загородившим собою всю комнату.

Ива́нов стронулся с места, присел рядом с Сорокиным и снял папаху, по его высокому лбу катился пот. Он достал из брюк громадный платок и промокнул им лоснящуюся кожу.

– Снаряд… один… шальной… и именно в их сани. Нашли… нет, не стану… – Он отвернулся от Сорокина. – Какой в этом сейчас прок, даже если это было и не совсем так… ваш брат прожил ещё несколько часов.

Подошёл Рейнгардт, в одной руке у него был стакан с мутноватым самогоном, в другой ломоть хлеба с куском консервированной говядины.

– Выпейте и давайте к делу, у нас у каждого кто-то погиб, кто-то пропал.

Сорокин внутренне встряхнулся.

– Извините, господа.

– Мы понимаем, всё так неожиданно, – промолвил Ива́нов, в его большой ладони стакана не было видно.

– А что же вы, закусить, Всеволод Никанорович? – спросил Рейнгардт.

– Да бог с ней, с закуской. Сейчас выпью и завалюсь спать, всё едино отсюда никакой корреспонденции уже не пошлёшь, да и некуда, – сказал он и махнул рукой.

На обратном пути Огурцов вёл под уздцы лоснящегося в свете костров гнедого коня. Через каждые три шага на четвёртый он оглядывался на него.

– А не спросили, ваше благородие, зовут-то как нашего Рисинанта?..

Сорокин шёл и слышал, только как под сапогами скрипит снег.

– А? Ваше благородие?

– Что? – Сорокин не расслышал вопроса, но почувствовал вдруг рядом со своим ухом горячее дыхание. – Что? Ты что-то спросил?

– Я про то, как его зовут? Он же тоже тварь божья, должон имя иметь?

– А! Ты извини, Михалыч, я…

– Штой-то вы как-то переменилися, ваше благородие, можа, чего недоброго в штабе понаслушалися, можа, нам ужо и отступать некуды?

– Может, и некуда, – тихо ответил Сорокин.

– Вы, ваше благородие, чую… что-то… да тольки говорить не хотите! – так же тихо промолвил фельдфебель.

– У меня погибли родители и младший брат, – сказал Сорокин и был готов заткнуть уши, чтобы не услышать причитаний фельдфебеля, которые должны были неминуемо начаться, но Огурцов только крякнул.