1надцать - стр. 10
Я жил у нее неделю – с воскресенья по воскресенье. За эти семь дней мы ни разу толком не поговорили. Днем я кружил по городу, завершая дела перед окончательным переездом в Москву, а вечерами читал купленную накануне мрачную путанную историю одного французского землемера. С каждой прочитанной главой жизнь казалась безнадежней и бессмысленней. А Виолетта гремела посудой, шелестела журналами, шумела водой, и все это, как мне казалось, делала нарочито громко.
В субботу вечером пришли гости – невысокий молодой человек лет двадцати и его собака. Входная дверь распахнулась, в прихожую скакнул болтающий обрубком хвоста эрдельтерьер, и Виолетта весело затянула: «Ильи-и-и-и-н!» Человек обнял Виолетту, зашуршал курткой, шепотом спросил, заметив меня: «Кто это?» Виолетта ответила: «Свои» и, обращаясь ко мне, громко сказала: «Андрей, знакомьтесь. Это Ильин». Ильин быстро разулся, шагнул в комнату, на ходу протягивая мне руку: «Вадим. Мы ненадолго», и псине, уже успевшей меня обнюхать: «Альма, фу!» Альма отошла, улеглась на пол, демонстративно повернувшись ко мне задом.
Виолетта пошла в кухню заваривать чай, а Ильин уселся рядом с собакой.
– Как там все наши? – спросила из кухни Виолетта. – Идите сюда. Мне одной скучно.
«В кои-то веки?» – подумал я, но в кухню пошел, не без опаски пропуская вперед Альму, решившую к нам присоединиться.
На кухне пахло газом. На плите шумел чайник. Встав на носочки, Виолетта доставала со средней полки кухонного шкафа две одинаковые белые керамические чашки. Третья уже стояла на столе. Мы с Ильиным заняли оба старинных стула с гнутыми деревянными спинками.
– Ты Светку видел? – Виолетта повернулась к Ильину и на секунду замерла в ожидании ответа на свой вопрос.
– Видел, – ответил Ильин с явной неохотой продолжать какой-то прерванный прежде разговор.
– Ну? – Виолетта поставила чашки на стол и потянулась за сахарницей.
Ильин не ответил.
– Слушай, а ты откуда? – спросил он меня. – Пойдешь завтра на концерт «Сталкера»?
– Я завтра уезжаю, – сказал я. – Самолет вечером, в полвосьмого.
Ко мне подошла Альма и положила голову на колено. Я поджал губы.
– Ну как знаешь… Да она не кусает, – Ильин потрепал Альму за загривок. – Это она так знакомится. Не обращай внимания. Далеко летишь?
– В Москву. Переезжаю. Насовсем.
– Клево. К родственникам?
– Нет. Поступил в Литературный институт на заочку. Хочу переводиться. На очное отделение.
– А что пишешь?
– Ну так… Всего понемногу, – ответил я.
– Стихи? – не унимался Ильин.
– Ну и их тоже, – улыбнулся я.
– Зачтёшь?
– Ну… – честно говоря, я не был готов вот так с ходу декламировать здесь, на этой кухне.
– Но сначала дунем, – перебил меня Ильин. – Дунем? Витка, ты как?
– Ты с ней разговаривал? – Виолетта сняла с плиты засвистевший чайник.
– Давай потом, – махнул рукой Ильин, – Человек уезжает завтра, а ты… Успеется…
– Ну-ну… – Виолетта налила кипяток в заварник, достала из холодильника литровую банку с молоком.
– Как будешь пить? По-русски или по-казахски? – спросила она меня.
– Наливай ему по-казахски. В Москве чай пить не умеют. Прикинь, они там чай сырой водой разбавляют! Дикие люди! – Ильин постучал пальцем по лбу, пододвинул к себе пепельницу, полез в карман, вытащил помятую коробку «Беломора», щелчком выбил папиросину и принялся, сминая курку большим и указательным пальцами, ссыпать табак. В пепельнице образовался десятимиллиметровый курган.