1914 год. Гибель русской гвардии - стр. 17
Кроме того, офицерский состав гвардейских полков до вечера 19 августа (1 сентября) не знал оперативной обстановки, не знали гвардейцы и об особенностях местности в районе будущего сражения, о чём красноречиво свидетельствует семёновец полковник Зайцов 1-й: «Общая обстановка, кроме ощущения близости боя, была, однако, полку совершенно неизвестна. Мало того, спешная переброска полка в состав 4-й армии (генерала Эверта) под Люблин не позволила высшим штабам снабдить полк даже картами нового района. Как это ни может сейчас показаться невероятным, но на полк была выдана только одна двухверстная карта окрестностей Люблина. В этой смутной и тревожной обстановке полк простоял первую половину дня 19 августа» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). Даже командиры батальонов не обеспечивались картами. Они имелись только у командиров полков. Как выяснилось позже, карты эти оказались не двухвёрстными, а устаревшими трёхвёрстными, из-за чего в ходе боя возникло немало трудностей. Как с горечью отметил Н.Н. Головин, анализируя причины тяжёлых потерь Петровской бригады: «Неточная карта (3-верстка), – пишет ком. Л.-Гв. Егерского полка, – дала повод к некоторым недоразумениям в течение боя. Объемы лесных площадей на картах не отвечали действительности». (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 70.) Он же сделал вывод, что отсутствие карт привело к целому ряду ошибок в воспоминаниях участников боя, путанице в наименовании высот, складок местности и деревень.
Накануне боя в штабе 1-й гвардейской дивизии царила хмурая атмосфера. По свидетельству Н.И. Скорино, приведённому Н.Н. Головиным, причиной тому стало посещение гвардейским начальством штаба Гренадерского корпуса. Вот что он отмечал: «Все они имели озабоченный вид, были молчаливы, и даже обычно веселый и разговорчивый ген. Бринкен был молчалив и задумчив.
По словам ординарца бригадного командира Л. Гв. Преображенского полка, Малецкого{8}, на них сильно подействовало печальное последствие обычной резкости ген. Мрозовского. Он более чем грубо обрушился на приехавшего в штаб, по его вызову, ком-ра Несвижского гренадерского полка, полковника Герцыга. Резко обвиняя его в неудачных действиях полка и угрожая отрешением “по несоответствию”, он настолько мало стеснялся в выборе своих выражений, что полковник Герцыг, чувствуя себя оскорбленным свыше всякой меры, вернувшись в полк, застрелился в своей палатке.
Из разных фраз, которыми время от времени обменивались генералы, мы скоро поняли, что подпоручик Малецкий не вполне прав. Конечно, смерть брата любимого и уважаемого к-ра 2-й бригады (1-й гв. пех. дивизии) ген. м. Герцыга… вызывала у них естественное чувство горечи и сожаления о погибшем, но больше и прежде всего их угнетало беспокойство за грядущий день и неуверенность в успешности выполнения поставленной командующим армией задачи» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 64).
Суетливый и нервный взгляд командования 4-й армии и Гренадерского корпуса на прорыв австрийцев у Травников мог привести к непоправимой ошибке – истреблению элиты императорской армии в первом же бою. Бою, который, по мнению Н.Н. Головина, был совершенно не нужен. Как мы уже говорили, стоило подождать сутки, находясь в обороне, и ситуация на фронте коренным образом менялась в пользу русской армии. И тогда собранные в кулак четыре полка 1-й гвардейской дивизии с артиллерией могли нанести сокрушительный контрудар. Но штаб 4-й армии, не разобравшись в оперативной обстановке, решил иначе. Не успевшую собраться гвардию он суетливо бросал в огонь, подобно издёрганному карточному игроку, что кроет козырным тузом шестёрку.