15 минут - стр. 30

- А вода? - спрашиваю. - Где они находят воду?

- Здесь недалеко есть ручей. Мы перепрыгивали через него, когда шли сюда, если ты вспомнишь.

- Да, точно. Я забыла.

Как, впрочем, и половину своей жизни забыла.

- Что они здесь делают?

- Живут.

- Как? Почему? Где их хозяева?

- Я спрашивал у этих двоих - не отвечают! - подмигивает. - Явно что-то скрывают. Но я знаю одно: от хороших хозяев собаки не убегают. А эти двое определённо унесли откуда-то ноги.

- Их нужно поймать и отвезти в приют. Им найдут новые семьи.

- Думаешь, им это нужно? - вглядывается в моё лицо почти с осуждением. - А мне кажется, им и здесь неплохо.

Я смотрю по сторонам - действительно, неплохо: скалы, сосны, вид на море и главное - свобода. Полнейшая, ничем не омрачаемая свобода.

- Скорее всего в приюте их разлучат. Отдадут разным хозяевам, - открывает мне жестокую правду Ансель.

- Почему ты не заберёшь их себе?

- Не люблю собак.

- Это заметно... – улыбаюсь.

Ансель склоняется над одной из них и треплет по голове, вторая подставляет свои курчавые уши, а меня терзает желание протянуть руку и запустить пальцы в волосы на макушке Анселя. Пока мы шли в это место, они почти высохли и без укладки оказались кудрявыми.

- Ансель, ты выпрямляешь волосы?

Какое-то время он смотрит с недоумением, затем признаётся:

- Просто причёсываюсь после душа, они высыхают прямыми. Ну и… немного геля… - добавляет с улыбкой.

Я не выдерживаю: моя рука сама собой тянется, сама по себе зарывается в прядях, теряется в них. От удовольствия я закрываю глаза и, тут же опомнившись, распахиваю их, чтобы увидеть опущенные веки Анселя, его приоткрытый от удовольствия рот, застывшие в расслаблении руки. Его затылок медленно заваливается на мою ладонь, словно тянется за ней, просит ещё ласки.

И именно в этот момент я замечаю, что один из щенков не в порядке: раскрыв пасть, как в замедленной съёмке водит из стороны в сторону мордой, поджимает лапы, хрипит.

- Ансель, что с ним? – спрашиваю, стремительно выходя из транса.

Мой друг открывает глаза и непонимающе вглядывается в моё лицо. А мною овладевает паника: я подбегаю к норе, вынимаю щенка:

- У него нос забит землёй! – выкрикиваю.

 Стараюсь оттереть маленький собачий нос от грязи, но мои усилия бесполезны:

 - Господи, она глубоко забилась в ноздри! Как мне её вынуть?

Экстремальные ситуации - не мой конёк, не умею собраться, откинуть эмоции и действовать.

- Дай его мне, - лицо Анселя напряжено, но голос спокоен.

Он раскрывает крохе пасть и суёт свой палец глубоко в гортань.

- Что ты делаешь? - кричу на него. - Он умирает! Задыхается! Что ты творишь?

Но Ансель не реагирует на мои вопли - невозмутимо делает то, что считает единственно верным. Пару мгновений спустя его указательный палец выгребает из горла щенка комки чёрной липкой грязи и возвращается, чтобы проникнуть ещё глубже. Щенок не шевелится: либо умер, либо почти умер.

Я закрываю лицо руками и отдаюсь истерике.

- Ну давай же, дыши! - приказывает собачьему ребёнку Ансель, и я слышу в его голосе боль, страх, злобу.

Меня накрывает.

Беспомощность - самое страшное, что мне довелось пережить в жизни. Она преследует меня ночами, днями, которые не удалось вытянуть до уровня нормальности, она отравляет меня медленно действующим ядом вот уже целых шесть лет.