1000 не одна ложь (3 книга) - стр. 25
– Я просто не хочу, чтоб они думали – раз я темная, значит, тупее и хуже их. Я должна учиться лучше. Я арабка, а не прокаженная.
Я ласково прижимала ее к себе. Моя сильная девочка столкнулась с одним из величайших проявлений жестокости человечества – с расизмом. У нас, здесь, он развит особо сильно, и уберечь ее от нападок не в моих силах, но она молодец, она справилась сама. Пару раз мне даже приходилось идти в школу, потому что Амина давала сдачи и давала сильно и очень больно. И правильно делала. За себя надо уметь постоять, и пока Амина не знала язык настолько, чтоб ставить на место словами, она делала это самым примитивным способом.
– Не важно, кто ты по национальности, важно, что живет в твоем сердце. А плохие люди есть среди любых наций и вероисповеданий. Ты должна быть лучшей только по одной причине – ты моя девочка, а я всегда хорошо училась.
Я трепала ее за пополневшие щечки, и она, смеясь, обнимала меня за ноги.
– Как же мне повезло, что я встретила тебя, Настя. Ты мне, как мама. Нет никого ближе тебя.
– А ты мне и есть дочка. И я люблю тебя очень сильно.
Мама тоже полюбила Амину почти сразу. Ее невозможно было не полюбить. Кроткая, тихая, все умеет, во всем помогает. Слова поперек не скажет.
А вот с моими братом и сестрой у нее отношения сложились не сразу… но и здесь Амина победила. Ведь ее нельзя не любить. Моя вредная Верка все же приняла ее, а потом и подружилась намертво. Так что теперь они вместе делали уроки, Амина со временем начала помогать Вере. Антошка долго сопел в две дырки, хмурился, не общался, а потом набил морду пацанам, которые посмели обидеть Амину, и теперь постоянно провожал ее домой. Иногда я многозначительно намекала Аминке, что, кажется, она нравится Антошке, и та стыдливо краснела. Антон ей тоже нравился. Верка называла их жених и невеста, за что получала от Антона. Как же, он же мальчик, и в его возрасте положено ненавидеть всех девчонок на свете.
Когда спустились вниз, Рифат поздоровался с мамой и тут же открыл перед ней дверцу автомобиля, потом обнял Амину. Протянул руки к Буське, но та вцепилась мне в шею и ни за что не собиралась отпускать. С ней трудно поладить даже бабушке, так как чертик принадлежит только мне и никого к себе особо не подпускает. Строптивая, как и ее отец.
Я никогда не могла сказать «покойный». У меня язык не поворачивался. Потому что не покойный… потому что я о нем каждую секунду думаю. Никакого покоя ни мне, ни ему.
Но Буське все же пришлось посидеть на руках у Рифата, пока мы размещались в машине. Потом он подал ее мне, и я усадила ее в детское кресло.
Снова начался снег, и я посмотрела в окно и снова вздрогнула. Неподалеку от нас стояла машина с затемненными стеклами. Именно такую же машину я видела под окнами университета. Видно чей-то силуэт, но рассмотреть водителя невозможно. Внутри что-то тревожно сжалось. Особенно стало не по себе, когда мы тронулись с места и джип двинулся следом за нами. Я успокаивала себя, что, наверное, это охрана. Рифат просто приказал следить за нами.
Мы завезли маму домой, забрали Веру с собой. Она всегда гуляла вместе с нами. Когда мама вошла в дом с пакетом с апельсинами, которые передал ей Рифат, я услышала голос отца.
– Уже приперлась со своим этим? Опять куда-то поехали?