Размер шрифта
-
+

100 стихотворений - стр. 5

                       ревет!
На глиняном истоптанном полу
томится пленный,
             раненный в живот.
Под фресками в нетопленом углу
лежит подбитый унтер на полу.
Напротив,
        на приземистом топчане,
кончается молоденький комбат.
На гимнастерке ордена горят.
Он. Нарушает. Молчанье.
Кричит!
      (Шепотом – как мертвые кричат.)
Он требует, как офицер, как русский,
как человек, чтоб в этот крайний час
зеленый,
       рыжий,
             ржавый
                   унтер прусский
не помирал меж нас!
Он гладит, гладит, гладит ордена,
оглаживает,
          гладит гимнастерку
и плачет,
       плачет,
             плачет
                  горько,
что эта просьба не соблюдена.
А в двух шагах, в нетопленом углу,
лежит подбитый унтер на полу.
И санитар его, покорного,
уносит прочь, в какой-то дальний зал,
чтоб он
      своею смертью черной
комбата светлой смерти
                   не смущал.
И снова ниспадает тишина.
И новобранца
           наставляют воины:
– Так вот оно,
           какая
               здесь
                   война!
Тебе, видать,
           не нравится
                    она —
попробуй
       перевоевать
                 по-своему!

Кёльнская яма

Нас было семьдесят тысяч пленных
в большом овраге с крутыми краями.
Лежим,
      безмолвно и дерзновенно.
Мрем с голодухи
             в Кёльнской яме.
Над краем оврага утоптана площадь —
до самого края спускается криво.
Раз в день
        на площадь
                 выводят лошадь,
живую
     сталкивают с обрыва.
Пока она свергается в яму,
пока ее делим на доли
                  неравно,
пока по конине молотим зубами, —
о бюргеры Кельна,
               да будет вам срамно!
О граждане Кёльна, как же так?
Вы, трезвые, честные, где же вы были,
когда, зеленее, чем медный пятак,
мы в Кёльнской яме
                с голоду выли?
Собрав свои последние силы,
мы выскребли надпись на стенке отвесной,
короткую надпись над нашей могилой —
письмо
      солдату страны Советской.
«Товарищ боец, остановись над нами,
над нами, над нами, над белыми костями.
Нас было семьдесят тысяч пленных,
мы пали за родину в Кёльнской яме!»
Когда в подлецы вербовать нас хотели,
когда нам о хлебе кричали с оврага,
когда патефоны о женщинах пели,
партийцы шептали: «Ни шагу, ни шагу…»
Читайте надпись над нашей могилой!
Да будем достойны посмертной славы!
А если кто больше терпеть не в силах,
партком разрешает самоубийство слабым.
О вы, кто наши души живые
хотели купить за похлебку с кашей,
смотрите, как, мясо с ладони выев,
кончают жизнь товарищи наши!
Землю роем,
          скребем ногтями,
стоном стонем
           в Кёльнской яме,
но все остается – как было, как было! —
каша с вами, а души с нами.

Памятник

Дивизия лезла на гребень горы
по мерзлому,
          мертвому,
                  мокрому
                        камню,
но вышло,
        что та высота высока мне.
И пал я тогда. И затих до поры.
Солдаты сыскали мой прах по весне,
сказали, что снова я родине нужен,
что славное дело,
              почетная служба,
большая задача поручена мне.
– Да я уже с пылью подножной смешался!
Да я уж травой придорожной пророс!
– Вставай, подымайся! —
                    Я встал и поднялся.
И скульптор размеры на камень нанес.
Гримасу лица, искаженного криком,
расправил, разгладил резцом ножевым.
Я умер простым, а поднялся великим.
И стал я гранитным,
Страница 5